Борис Ольхин - Осенние жаворонки

Прихватив «шарманку», Глеб поплелся в больницу. Дежурная только градусник ему сунула — красный столбик на 39 выгнался. Еще помнит, как испытывал смущение, когда пришлось снимать свою грязную робу, и все не знал, куда ее положить, чтобы не загрязнить скамейку, пол. А мыться ему было не миновать — что руки, что шея и лицо, все в черной копоти, в мазутных пятнах. И санитарка, пожилая женщина, говорила ему:

— Не стесняйся, паренек, ничего. Вот мыло тут, мочалка… Одного тебя оставлять нельзя, захлебнешься еще.

Признали у него тогда ангину — пролежал в больнице с неделю. Тетка Марфена принесла ему на выписку чистую одежду и мешок под спецовку, и он опять пришел в свою бригаду, к своим дяде Саше и Феде Лапшину…

Он вернулся из прошлого в этот свой летний праздный вагон, когда поезд замедлил ход и остановился. Глеб Ильич узнал разъезд — Бурачиха. Посмотрел на часы — ноль тридцать. Самая глубь ночи… Встал поезд — и время словно остановилось. За окном, в белесом свете белой ночи призрачными выглядели обветшалые избушки разъезда, без признаков жизни в огородах и на дорожках, точно покинутые и забытые; как зачарованные, стояли черемухи и березы, грустно дремал подступавший к избушкам сумеречный лес. И от всего этого у Глеба Ильича стеснилось дыхание и комок подступил к горлу. «Как же все это призабыться могло! — подумалось ему. — Белые ночи, зимние дороги, угольный дымок паровоза…»

Но вот за окном мелькнул бледный огонек фонаря, что-то лязгнуло, тоненько просвистел тепловоз и стронул поезд — очарование спало, время снова пришло в движение.

В Няндоме Глеб Ильич сделал пересадку, поезд Вологда — Мурманск шел в семь вечера. Заночевать он пошел к родственникам, жила здесь двоюродная сестра; и не рано, часов около одиннадцати, надумал пройтись по городу. Вышел на станцию, к вокзалу. Вокзальное здание со станционными службами было то же, что и двадцать лет назад, деревянное, обшитое тесом и выкрашенное охрой, такие же киоски, лишь вместо деревянного настила перрон залит асфальтом. Над железнодорожными путями в самом оживленном месте построен переходной мост. Депо раздалось и обновилось, посветлело, и было оно уже не паровозное, а тепловозное. Глеб Ильич, меланхоличный и чужой здесь, с внутренним сомнением прошел в бывалошную «брехаловку», заглянул к нарядчику. Подумал, о ком бы из прежних знакомых справиться, и спросил о Феде Лапшине. Надо бы по отчеству, но отчества он не помнил.

— Лапшин? — переспросила нарядчица, поглядев на доску, где, как прежде, висели бирочки с фамилиями машинистов и помощников, кто в рейсе, кто на отдыхе. — Есть такой Лапшин, машинист… В отпуске он… Хотя нет, сегодня у него еще один рейс.

Глеб Ильич спросил адрес Лапшина. Оказалось недалеко, минут десять пешего хода от вокзала, в одноэтажном стандартном доме, внешне похожем на станционное здание и так же крашенном по дощатой обшивке охрой. Глеб Ильич поднялся на крыльцо, постучал. И вошел. Оказался он в просторной кухне с белеными стенами, и из комнаты, из-за переборки, вышел полноватый, начинающий лысеть мужчина в спортивных шароварах и майке. Квартира была такая няндомская и мужичок такой няндомский, что Глеб Ильич сразу признал в нем Федю Лапшина. Он назвал себя, поздоровались. Федор надел рубашку, причесал реденькие на темени волосы. Присматривались друг к другу, спрашивали о житье-бытье, о семье, о работе.

— Ты по снабжению, значит? Вот оно… А у нас во как: и днем спим! — говорил Федор, точно хвастался, и Глеб Ильич сейчас определенно уловил в нем общность с тем, прежним Федей. — Ночью приехал. Вел скорый Москва — Архангельск, от Вожеги.

Глеб Ильич с хитрецой прищурил глаза.

— Скорый! В Бурачихе сколько стояли? В Няндому с опозданием на полчаса прибыли?

— Верно! Откуда ты знаешь? У дежурного по депо был?

— Был. Но не в этом дело. Я этим поездом ехал!

Тут и Федор рассмеялся, и они, встав друг перед другом, обнялись наконец. Глеб Ильич разволновался, полез за сигаретами, протянул пачку Федору. Тот отказался — некурящий.

— По такому случаю встречи нам бутылку полагалось бы, — сказал он. — Но мне на семь вечера в рейс. С мурманским до Емцы. И в отпуск иду.

— Ну, везет! Мне этим поездом до Мудьюги ехать. Возьмешь в кабину?

— Об чем разговор. Конечно!

Глеб Ильич спросил, как он отпуск намеревается провести. «Машина у меня, «Москвич», — сказал Федор. Сперва, дескать, махну в деревню к матери, заберу ее — и в Вологду, к теще.

— Пускай старушенции обмениваются мнениями… по текущей обстановке. Так-то, как видишь, — широко живем. Ну а я, как время выпадет, больше на рыбалку ударяю. Умора… Вон, хошь леща?