Беатрис Уильямс - За морем

— В любом случае таким вот был мой прошлый день рождения. А теперь я здесь…

— Ну да. Только, боюсь, без текилы.

— И слава богу. Мне достаточно тебя. — Развернувшись в его объятиях, я приподнялась к его лицу, погладила ладонями его щеки. — Милый мой Джулиан, спасибо тебе. Твои подарки на мой день рождения — самые чудесные на свете. Причем оба. — И, склонившись к нему, крепко поцеловала.

— М-м, совсем не стоит благодарности.

— Знаешь, ты бесподобен во всем. И в любви, и в браке. Ты вообще замечательный муж.

— Ну, это, в конце концов, дело всей моей жизни, — просиял он.

Я поцеловала его в краешек подбородка.

— Когда мы вернемся, я постараюсь быть тебе такой же хорошей женой.

— Так ты уже такая есть.

— Я буду вставать пораньше и готовить для тебя оладьи.

Я стала целовать его, неторопливо продвигаясь от подбородка к ямочке под горлом.

— Ха! Ха! И еще раз ха! Я в это поверю, только когда увижу собственными глазами. Ой!.. — вскрикнул он, когда я ущипнула его под мышкой.

— Ну, может, хотя бы по воскресеньям, — продолжила я его щекотать. — И стану тебе делать пенные ванны.

— Пенные… ванны… Ой! Господи… помилуй… — задыхался он от смеха.

— И натирать тебе спинку. Аппетитным кокосовым маслом.

— Ну… хватит… уже… Кейт, прекрати… маленькая ты плутовка… — беспомощно извивался он.

Тогда я поднялась на корточки, склонилась к его уху:

— Спорим, до воды не догонишь!

Я резко рванула с места, разметая из-под ног песчаную пыль. Впереди, под небольшим уклоном в сотню ярдов, усыпанным чистым белесым песком, под жарким белым солнцем сияла манящим аквамарином прекрасная лагуна.

Джулиан, как всегда, легко догнал меня, обхватив левой рукой за талию, и как только искрящаяся рябь достигла моих бедер, потянул меня вслед за собой вниз. Вмиг над нами сомкнулась кристально прозрачная вода, и тут же его загорелое тело крепко обхватило мое. Очень скоро две наши мокрые, хохочущие головы высунулись рядом над водой.

Как будто искушая своим счастьем самих богов.

Свой вклад в публикацию «За морем» — и сознательно, и сами того не подозревая — внесло так много людей, что, пожалуй, будет не совсем честно, что я выделю лишь некоторых.

Я бесконечно признательна судьбе, что мои поиски литературного агента и начались, и закончились на несравненной Александре Мачинист, которая за одну бурную, сумасшедшую неделю сумела вытянуть мое творение из кучи сырых набросков, и ее безграничная вера в мои сочинения сделала немыслимое возможным.

Моя горячая благодарность Рейчел Кахан, Лорен Каплан и всей замечательной команде издательства «Патнем» — как за их восторженное приятие моего романа, так и за дельные советы и опытное руководство по превращению рукописи в книгу, которую с удовольствием встретили многие и многие читатели.

Поскольку большую часть своей профессиональной деятельности я все же провела на Уолл-стрит, я имела возможность обратиться за помощью к своим драгоценным друзьям Энн и Дэвиду Джуг за компетентным объяснением структуры инвестиционных банков и в особенности биржевых подразделений. Я глубочайше признательна им за содействие и поддержку. Любая литературная фантазия или ошибочное представление по этому вопросу, разумеется, целиком лежит на моей совести.

Я несказанно благодарна Сидни и Кэролайн Уильямс, которые поддерживали и вдохновляли меня на каждой ступени моей писательской карьеры: каждый день они собственным примером помогали мне становиться еще лучшей супругой, еще более заботливой матерью и вообще более совершенным человеком.

Безмерно благодарна родителям, которые наделили меня крепкими литературными азами и познаниями; сестре, что подбадривала меня на каждом шагу этой авантюры; Яне Лангербоу, которая читала все ранние наброски к роману: эта книга принадлежит ей в не меньшей степени, нежели мне.

Любовь и крепкая сплоченность всей моей семьи придали мне отваги в безумной попытке написать роман для дальнейшей публикации. И моим четверым ненаглядным детям, и моему любимому мужу Сидни я передаю самые сердечные благодарности и обещаю, что я не стану перед учебным днем засиживаться до четырех утра над следующим романом.

Я выражаю глубокую признательность молодой преподавательнице истории, чье имя мне уже не вспомнить, хотя ее лицо и прическа, как у знаменитой Дороти Хэмилл, навсегда отпечатались в моем сознании. Еще на первом курсе колледжа я посещала ее семинар по истории Европы на переломе веков и Первой мировой войне, на котором я с потрясением узнала о целом поколении блестящих юношей, золотого цвета британской нации, которые, мужественно сражаясь в окопах Западного фронта, в итоге оказались в забвении. Разрабатывая характер Джулиана Эшфорда, я заимствовала биографические подробности у разных исторических лиц той поры. Изучающие эту эпоху студенты, безусловно, увидят в нем и некую толику Роланда Лейтона, и намек на Руперта Брука, и отдельные черты Джулиана Гренфелла, [71] Роланд Лейтон (1895–1915) — британский поэт и воин, увековеченный в воспоминаниях своей невесты Веры Бриттен «Завет молодости» (в частности, образ возвращенных домой вещей убитого солдата); Джулиан Гренфелл (1888–1915) — британский поэт и солдат Первой мировой войны, чье стихотворение «В битве» вошло во многие антологии английской военной поэзии и стало гимном британского воинского духа. который подарил моему вымышленному Джулиану и христианское имя, и год рождения (последнее, клянусь, лишь случайное совпадение). Однако привычки и склонности Эшфорда, особенности его личности принадлежат исключительно ему. Его образ на страницах романа — плод моего сознания, и очень надеюсь, он сумеет отдать дань справедливости тем исключительным людям, которые, погибнув, вызвали его к жизни.