Лев Трутнев - Живи и радуйся

– Как это? – не понял я замысловатого объяснения.

– А так. Заболело у коровы вымя. Ветеринар и наказал делать на вымя холодные компрессы. А как ты их там закрепишь? Вот Алена и, ничего мне не сказав, стала водить корову на пруд и вместе с ней заходила по пояс в воду, стояла там до онемения ног. И так несколько раз. А дело уже было к средине сентября. Вода стылая. Корова вылечилась, а хозяйка слегла, да серьезно, – в начале зимы я её и похоронил. Десять вот лет один детей поднимаю. – Дед примолк, вглядываясь в окно. Глаза его ничего не выражали, будто бы там, на улице, он видел что-то своё, давнее. А у меня сердечко сжалось и глаза заточило.

Пока дед поил корову у колодца, я напихивал сено в ясли, едва различая в темноте стены закутки. Сено пахло лесными травами, летом, тревожило, будило воспоминания. За думами я едва различил глухой стук промороженной калитки, и тут же с жадной торопливостью вбежала в хлев корова. Выбравшись из ее стойла, я вышел в ограду и услышал за воротами разговор деда с недалеким соседом Степиным. Что-то в услышанных словах показалось мне интересным, и я притаился за углом сеней, навострив уши. Из торопливого, чуть-чуть приглушенного их диалога стало ясно, что Степин предлагал поохотиться ночью на волков с поросенком. Что это за охота, я не знал, но тут же в радостной тревоге еще пуще напряг слух.

Семен Егорович Степин, по прозвищу Кривой, ходил в заготовителях сырья от какой-то райцентровской конторы и имел на руках казенную лошадь. На ней он и предлагал деду покататься по лесным дорогам, как луна поднимется. Был у Степина и поросенок, и какое-то ружье, но сам он, потеряв еще в детстве один глаз и повредив руку, не охотился.

Поняв, что все условия этой необычной охоты оговорены и дед уже торкается в ограду, я шмыгнул под навес за дровами. Набирая на руку сухие поленья, я обкатывал невесть откуда налетевшие мысли о том, как попасть на эту заманчивую, отдающую риском и страхом охоту, понимая, что у деда туда проситься бесполезно. И будто кто-то стал направлять мои действия. Свалив дрова возле печки, я отпросился у матери поиграть со сверстниками, а сам переулком пробрался на задворки к Степиным и спрятался в сеннике. Мороз был легкий и в душистом сене почти не ощущался. Мысли несли меня по заснеженным лесам и полям, ближнему редколесью, по которым рыскали хищные звери, поднимали мечты на диковинные свершения, и в таких трепетных грезах прибывал я не меньше часа, когда хлопнула сенная дверь и в ограду вышел Степин. Он прошагал в конюшню и, выведя оттуда лошадь, стал запрягать. Меня потряхивало от волнения. Я боялся даже шевельнуться.

Брякнула калитка – появился дед. Они вдвоем засуетились возле саней-розвальней. Степин принес из сарая большущую овчину, зачем-то привязал ее на длинную веревку за розвальни и кинул на сено. Потом они скрылись в закуте. Я уже хотел было ринуться на сани, чтобы укрыться под овчину, но услышал пронзительный визг поросенка и усидел в пригретом гнездышке. Дед и Степин, бросив мешок с поросенком в розвальни, пошли в дом. Тут я и выскочил из своего укрытия, залез под густой слой сена по самому краю саней, улегся на брюхо и натянул, как мог, поверху овчину. Расчет был на темноту – луна только-только подбиралась к макушкам ближнего леса – и на ширину розвальней, в которых не только вдвоем – впятером можно было разместиться. И понятно, что Степин усядется в самые головки саней, чтобы удобнее править лошадью, а дед, по своей привычке, рухнет на них поближе к нему, с правой стороны. Я и спрятался слева по борту в этих глубоких, напоминающих огромную лодку санях. Так оно и вышло: открыв и закрыв ворота, когда Степин выехал на улицу, дед упал в сено с правой стороны, ничуть не задев меня.

– Ну, с богом, поехали! – крикнул он Степину. И лошадь ходко взяла с места.

Откуда-то забрызгал мне в лицо снег, и я подгреб сена под голову медленными расчетливыми движениями. Сани плавно покачивались, раскатывались поперек дороги туда-сюда, но я всем телом ощущал их тяжелую устойчивость. Так прошло с полчаса. Охотники все это время молчали. Лишь лошадь изредка всхрапывала, продувая ноздри.

– Бросай овчину! – донесся голос Степина. – За поворотом Клочково болото. Их тут завсегда видели…

Дед стал стягивать овчину и коснулся моего локтя. Я почувствовал, как он вздрогнул, и непроизвольно отдернул руку.

– Стой, Семен, что-то тут неладно? – попросил он Степина.