Лев Трутнев - Живи и радуйся

Я понимал, что, несмотря на давность лет, ему не просто вспоминать то несчастье, но любопытство оказалось сильнее моей пристойности и захотелось снова подтолкнуть деда к разговору, но он сам добавил:

– Потом Кольша родился, Шура.

– Так тебе сколько лет было, когда ты женатым стал? – подвинул я разговор поближе к интересующей меня теме.

Дед приподнялся на локте, поправляя под собой накошенную траву, глянул на меня с любопытством, но все же ответил:

– Тридцать шесть. Бабка твоя у меня была второй женой.

Это стало для меня новостью. Даже зазнобило.

– Где же первая? – выскочило у меня как бы само собой.

Дед повернулся на спину.

– А вразумишь ли всего? Не мал ли для большого разговора? – Он помедлил. – Хотя пятнадцать лет скоро будет – нужные понятия, поди, дозрели – учишься-то на пятерки.

Я не ответил, ожидая рассказа.

– Если тебя интересуют моё ухажерство, – как в воду глядел дед, – так началось все еще лет с девятнадцати. Год минул, как мы осели в Сибири. Отец с Алешкой и Митькой пашней занялись, а я решил в городе поработать – деньги в хозяйстве всегда нужны. Со мной пошел на подёнщину и Прокопка Семенишин. Ты его знаешь. За день мы отмахнули километров семьдесят и в последнем лесочке перед городом, прямо на траве, заночевали. Утром пришли на центральный базар – там всегда на подёнщиков спрос. Идем, посматриваем на торговцев, на товар, а торговали тогда на базаре всем: любой продукт можно было купить, любую вещь, любую живность. Почти полкруга прошли и столкнулись с двумя разодетыми дамами. Остановились они прямо перед нами – рассматривают, как будто купить хотят. А я уже тогда в свой рост вымахал – без четверти сажень. Да и Прокопку бог ростом не обидел. Та, что постарше, лет под тридцать, спрашивает: «Из деревни? – Киваем, как по команде. – Работу ищите? – Снова киваем. – Вы что, немые?» Брови у неё стрелкой вразлет шевельнулись. «Да нет, – отвечаю, – просто лишних слов не любим». – «Вот и хорошо, – говорит, – пошли за нами, работа есть». Ну а нам без разницы, что делать. Ты не спишь еще? – Дед повернулся ко мне, приглядываясь.

– Ну а дальше что? – задал я вопрос вместо ответа.

– А дальше пришли мы в большой дом. Внутри все чисто. Мебель богатая. Такую я видел у нашего помещика – там, в России. Усадили они нас с Прокопкой за стол – кормить начали. И все помалкивают. Только пялят глаза – прицениваются вроде. Мне даже неловко стало. Но тоже молчу. Уплетаем себе щи наваристые, а за ними – картошку с мясом.

Прокопка не выдержал, спрашивает: «А что мы будем делать?» Старшая – снова загадкой: «Что скажем – то и будете, а пока вон идите в казенную баню, что за углом. Вот вам деньги на помывку, полотенца, мыло…» Переглянулись мы, но без лишних слов из-за стола и за двери. Идем, гадаем, что к чему. А у меня какое-то предчувствие тревожное.

«Две бабы и ни одного мужика, – кидаю Прокопке сомнение. – Кабы они нас в какую-нибудь канитель не затянули». «А чего нам бояться? – лихо заявляет Прокопка. – По нашу силу и четверых мало будет – отмахнемся, ежели что. Пока кормят, поят – поглядим, чем все кончится». Намылись мы, напарились купленным веником, приходим, а на столе и вовсе наставлено всякой еды и бутылка вина. До того случая я никакого вина и не пробовал – не принято было без особой причины выпивать. Кто пьянствовал – тот быстро в нищету скатывался. Барышни вырядились – разлюли-малина, и с нами за стол. Старшая – Соня, к Прокопке придвинулась, а Мара, Мария значит по-простому, – ко мне. Распределились как бы по парам. Ум за разум зашел, но спрашивать о своей догадке не решаюсь. Кыш, привязалась! – Дед отмахнул надоедливую осу, кинул взгляд на меня и продолжил: – Вино взбодрило, разговор завязался. Все больше они спрашивали: откуда мы да зачем, женаты – не женаты, что за семьи… Патефон завели и танцевать. А мы с Прокопкой какие танцоры. Сплясать – дело другое. А меня в веселье кинуло, говорю: «Давайте я вам цыганочку отчебучу». Захлопали в ладошки. Я и выдал. Такой пляски они, видимо, вовек не видели. Мара, показавшаяся, на первый взгляд, скромницей, с поцелуями полезла. А нрав у меня в те годы крутой был, если не буйный. Схватил я её в охапку и в какую-то комнату. – Дед усмехнулся. – К утру понял, что за работа им была нужна: молодые и здоровые парни из деревенской глубинки, чтоб скрыто и надежно.

Помялся я, гася стеснение, и спросил:

– Что, эти дамы так одни и жили?

– Одни. – Дед отвернулся. – Софья тогда год назад мужа похоронила – от чахотки умер, а Мара – её младшая сестра, и вовсе не была замужем. Какой-то хлюст, в Питере, обманул еще в семнадцать лет. Вот она и рванула в Сибирь от кривотолков и три года у сестры кисла.