Лев Трутнев - Живи и радуйся

Я давно не видел Катьку и был удивлен ее взрослению. Года на три она была меня младше, а вытянулась, что ровесница: тонкая и гибкая, казалось – возьми поперек и согнешь дугой или сломаешь.

За шаловливым нашим разговором, за которым мы непроизвольно стали есть клубнику, густо красневшую в траве, я не услышал и не заметил деда.

– Воркуете? – раздался его глуховатый, но густой, голос. – Пора работать…

Катька тут же прянула за куст тальника и побежала по кошенине, широко перебирая длинными ногами в грубоватых чулках.

– Я вижу ты время зря не теряешь. – Дед глядел улыбчиво, со смешинкой. Угадав мое состояние, он посерьезнел. – Ладно, это я так, играйте. Девчонка-то еще ребенок, хотя и высока. Правда, мой дед говаривал: шапкой девку не сшибешь – можно тискать. Но то время было другое. Тогда и в твоем возрасте, было дело, по нужде женились…

Впервые дед тронул обходную до этого тему, и я не знал, как вести себя, о чем спрашивать, поеживался, тая дыхание. И потом еще долго, утаптывая макушки копен, которые ловко раскладывал дед, все думал об этих скрытых для меня таинствах, пытаясь робко, со стеснительной осторожностью, то углубляться в их темную завесу, знакомую лишь понаслышке, то пугаясь этих мыслей, уходя от них…

Обиходив последнюю копну, дед упер в землю деревянные вилы и стал почесывать о березу натруженную спину.

Тут как тут и Дарья, как всегда, улыбчивая, с румянцем во все щеки. Остановилась, молча поглядывая на деда. Он сразу взбодрился.

– Скоро коров погонят с приозерья – придется сено караулить, а то разнесут наши копны, – наказал он мне. – Нам-то управляться надо по двору, а ты с девчонкой побудь. Возьмите вон по талине и сторожите – пока стадо не прогонят…

И сразу грудь обдало горячим удушьем – это один на один с Катькой! Мысли завихрились, представляя возможное и невозможное состояние, в которое могут опрокинуть меня новые ощущения, и дальнейшие слова деда слышались мимолетно, в накатной оторопи.

Они ушли быстро, или мне так показалось, а Катька тут как тут.

– Гляди, какая бабочка! – Она разжала кулак и по ее ладони поползла бабочка. Тут же, полыхнув яркими крыльями, она сорвалась в полет, устремляясь вверх, к березам.

По-детски веселое лицо Катьки осветилось улыбкой, в темных глазах блеснули искорки.

– Вот бы себе так! – почти прошептала она мечтательно.

– Ишь ты, чего удумала, – неловкая напряженность, давившая меня до этого, начала истаивать. – Все бы хотели летать.

– А что в этом плохого? Сколько можно всего увидеть!

– Можно, но нам такое не дано, – остудил я её настрой.

– И жалко. – Катька поежилась. – Давай дымокур разведем, а то комары закусали.

Тут и я ощутил уколы этих кровососов, залетавших к вечеру настырнее.

– А спички где? – с некоторой радостью принял я ее предложение. – Дед сумку унес, а курево у него всегда с собой.

Катька, прищурившись, посмотрела мне в глаза.

– А ты разве не куришь? – Взгляд ее выдержать было трудновато, и я отвернулся, хотя действительно не курил.

– Пробовал в пятом классе – не понравилось. Теперь не к чему.

– А мне мамка спички оставила! – Катька вынула коробок спичек из кармана легкой куртки, свисавшей с ее худеньких плеч складками, видимо доставшейся от тетки Дарьи. – Вот! Она и наказала дымокур развести…

Я обрадовался спичкам. Близость юной девчонки кидала меня в какое-то странное состояние неловкости. С глубоким облегчением бросился я собирать сушняк. И Катька засуетилась…

Натаскав изрядную кучу хвороста, я стал городить костерок, ломая сухие ветки, а Катька стояла, молча наблюдая.

Трепетный огонь заиграл жгучими лоскутками по сучьям и пошел в разворот, выше, игристее, прямо на закат, по которому упавшее к окоему солнышко зажгло полнеба.

Я кинул на буйный, кажущийся живым огневой перепляс сырых вершинок, оставшихся от срубленных дедом прутьев, и во все стороны фукнул плотный дым, притушив ярый трепет пламени и обдавая нас горчинкой.

Катька, стоявшая поодаль от меня, даже откачнулась, и я отступил чуть-чуть, но не в ее сторону, а наоборот, будто некая стенка пролегла между нами, пройти сквозь которую я не мог. Те несколько шагов между мной и Катькой, как-то само собой установившейся дистанции, преодолевать и не думалось. Да и Катька не проявляла желания подойти ко мне, видимо, и ее что-то удерживало на месте, и мы тихо переговаривались о пустяках, заворожённо поглядывая на огонь, то робко слизывающий скрученную жарой ивовую листву, то выныривающий злыми завитушками наверх, оттесняя дымовые вихры к краям кострища.