Лев Трутнев - Живи и радуйся

В редниках показались первые коровы деревенского стада, и я заторопился:

– Вон скотину гонят, пошли!

Схватив по длинному ивовому пруту, вырубленному до этого дедом, мы стали невдалеке от копен.

Шум поплыл от надвигающейся, мыкающей и взбрыкивающей скотины. Стадо хотя и было от нас не близко, через широкую луговину, но текло дружно и плотно. Крайние коровы, заметив копны, направились в нашу сторону. За ними потянулся бодающийся молодняк, и мы, с криками, размахивая гибкими талинами, кинулись навстречу этому нашествию. Наши угрозы подействовали: коровы сначала остановились, а потом, нехотя, одна за одной, потянулись за поводырями – деревня была на виду, в которой каждую скотину ждала хозяйка с пойлом и загонка с дымокуром.

– Ура, наша взяла! – Катька запрыгала, болтая длинными рукавами тужурки. – Ой-ля-ля, ой-ля-ля…

– Надо костер затушить, – с напускной суровостью одернул я ее, сдерживая дрожь в голосе.

– Ну, Леня, ну давай еще побудем. Давай подождем, когда костер сам догорит… – заворковала Катька. Мне даже показалось, что я ощущаю ее горячее дыхание. – Ну давай. Тут так интересно.

– Так дома хватятся.

– А мы на минуточку…

Странно, но эти девчоночьи уговоры лелеяли душу, и так хотелось, чтобы звонкий ее голосок не умолкал.

– Ладно, – согласился я, останавливаясь у костра и гася быстрое дыхание.

Катька тоже затихла напротив меня, через костер, широко распахнув глаза на трепетные огоньки. Светлые точечки бились в глубине ее зрачков.

– Ты в этом году пойдешь в седьмой? – вдруг спросила она, не отрывая взгляда от бегающих язычков пламени.

– Собираюсь, – почему-то с неохотой ответил я – слова ее спугнули ту тихую, приятно сладкую, душевную дрожь.

– А говорили, что ты в какое-то ремесленное училище поступать хотел.

– Ерунда это – неправда…

Затихал шелест березового леса, густела просинь потухающих полян, гасло остывающее небо. В поникших травах оживились цикады, а где-то в лугах настраивался на поздний ток перепел…

Что-то бесшумно серое метнулось из глубины леса на костер, и Катька с испуганным вскриком кинулась ко мне, задев башмаками кострище. Она бы и упала, если бы я машинально не протянул руки и не охватил ее. Широко открытые глаза Катьки так близко встали перед моим лицом, что заслонили на миг все. Никогда еще с такой силой не уходил мой взгляд в глубину другого взора. Будто заглянул я в колодец, доверху заполненный чистой водой, густая темнота которого бездонна. Но в отличии от той глубины, глубина живого ока лучилась пронзительным светом осмысленности. Страх уловил я в расширенных зрачках, и тут же, в острый миг, нечто искристое полыхнуло в их густой черноте.

– Ты что, дуреха? Это же сова, – сдавленно проговорил я, не услышав своего голоса. Нервная дрожь встряхнула меня всего, едва я ощутил горячее прикосновение девичьего тела и вдохнул его запах.

Катька откачнулась и побежала куда-то в гущину сумерек, звонко хохотнув. Какие могут быть осмысленные рассуждения в такой момент – я припустил за нею, почти оцепенев, с напряженной неловкостью перебирая непослушными ногами. Вон она мелькнула за толстой березой, за другой… Но смешок раздался откуда-то сбоку, и я остановился, улавливая удары разгоряченного сердца.

– Катька, лоб расшибешь по темну! – вырвалось трезвое предупреждение.

Но ни шагов, ни смеха или голоса ее не было слышно.

– Гляди, тут и волки бывают, – решил припугнуть я шаловливую девчонку, и снова послушал. Ни гугу… Взгляд, тот, остро проникающий, мелькнул в воображении и исчез. «Да ну ее, глупую», – подумалось в сердечной дрожи, и я побрел к костру, все еще играющему огоньками и переливами тающих углей. Мысли вязались, не задерживаясь ни на чем и не задевая душу.

От подброшенного мною сушняка с трескотней сыпанулись в разнобой искры, полыхнул шалый огонь, осветив ближние березы и отогнав наплывающую темноту. Я оглянулся и прислушался, но Катьки нигде не было. «Домой, что ли, сиганула со страха?» – предположил я и нагнулся за сучьями. Тут и хлестанула меня по спине гибкая ветка. «Катька! – сразу ожгла острая мысль, хотя зыбкий налет легкой жути прокатился по спине. – Ну держись!» Эхом моих мыслей стал удаляющийся смешок, больше похожий на приглушенное прысканье.

Отсветы костра слепили. Тени от них плавали причудливыми изломами и мешали взгляду – не больно разбежишься по такому лесу, даже редкому. Катьке виднее из темноты: на фоне освещенного костром пространства я, видно, метался, как ослепленный заяц. Недаром она где-то снова прыснула от неудержимого смеха. Тогда и я решил схитрить и побежал, не останавливаясь, в глубину леса, подальше от костра. И когда он заблестел расплывчатым пятном, резко повернулся. Тень мелькнула совсем недалеко от меня, и тут же я услышал приглушенный возглас: