Александр Лаптев - Бездна

Через минуту поднял голову и спросил:

– Я могу ознакомиться с Уголовным кодексом? Что это за пункты такие?

– В этом нет необходимости, – с готовностью ответил Котин. – Я вам сейчас зачитаю все ваши пункты, этого будет достаточно. – Он подвинул к себе раскрытую папку и стал читать: – Статья пятьдесят восемь, пункт второй: вооружённое восстание или вторжение в контрреволюционных целях на советскую территорию вооружённых банд, захват власти в центре или на местах в тех же целях, в частности с целью насильственно отторгнуть от СССР, влекут за собой высшую меру социальной защиты – расстрел или объявление врагом трудящихся с конфискацией имущества, с допущением при смягчающих обстоятельствах понижения до лишения свободы на срок не ниже трёх лет. Пункт восьмой той же статьи: совершение террористических актов, направленных против советской власти или деятелей революционных рабочих и крестьянских организаций, и участие в выполнении таких актов влекут за собой меры социальной защиты, указанные в пункте втором. Далее пункт одиннадцатый: всякого рода организационная деятельность, направленная к подготовке или совершению предусмотренных в настоящей главе преступлений, а равно участие в организации, образованной для подготовки или совершения одного из преступлений, предусмотренных настоящей главой, влекут за собой меру социальной защиты – расстрел; при наличии смягчающих обстоятельств – понижение до лишения свободы на срок не ниже пяти лет с конфискацией имущества.

Котин кончил читать и холодно глянул на Пеплова. Тот казался остолбеневшим; широко раскрытые глаза уставились на следователя.

– Вам что-нибудь непонятно? – спросил Котин.

Пётр Поликарпович разомкнул губы и отчётливо произнёс:

– Всё, что вы сейчас прочитали, не имеет ко мне ни малейшего отношения. Это какая-то чудовищная ошибка.

Котин согласно кивнул, словно услышал очень правильную мысль.

– Вам предъявлено официальное обвинение. Вы можете соглашаться с ним или нет, но факт остаётся фактом. Обвинение основано на материалах уголовного дела. Я ведь вас предупреждал ещё весной, а вы меня не послушали. Если бы вы тогда подписали чистосердечное признание, вам бы вменили один только десятый пункт. Ну а уж коли раскаяния не последовало, мы вынуждены рассматривать все имеющиеся у нас факты. А там уж как решит суд.

Котин лгал. Он знал, что никакого суда не будет (в общепринятом смысле). Уже третий год приговоры по пятьдесят восьмой статье выносили или «тройки», или Особое совещание. «Тройки» работали на местах (состав «тройки» был неизменен: в неё входил начальник областного УНКВД, первый секретарь обкома и главный прокурор области). Особое совещание окопалось в Москве и пропускало через себя прорву дел, стекавшихся со всех концов страны, иногда успевая рассмотреть по тысяче дел за день. Понятно, что ни о какой объективности речи не шло. Судьи в глаза не видели подследственных. Приговоры выносились списками на основании предельно кратких и самых общих сведений из следственных дел; сведения имели сплошь обвинительный уклон и имели вид окончательно доказанного факта, а все оправдательные мотивы даже и не оглашались. Да и какой дурак будет вникать в десятки и сотни тысяч крайне запутанных историй со множеством лиц и событий? Не поедет же комиссия из Москвы за пять тысяч вёрст, чтобы на месте проверить полноту собранных доказательств? И потом если оправдаешь одного, то придётся оправдывать и всех остальных (потому что все дела страшно перепутались и сплелись между собой, и теперь сам чёрт не разберёт, кто там прав, а кто не очень)!

Но если ты выпустишь на волю целую армию врагов народа, то сам неизбежно окажешься врагом и диверсантом; другие люди будут сидеть в твоём кабинете и подписывать тебе смертный приговор. Это было предельно ясно и судьям, и их секретарям, и последней уборщице, а потому машина работала исправно, без сбоев и задержек. Приговоры штамповались с точностью автомата и неотвратимостью рока. И никаких тебе адвокатов, последних слов и апелляций! Тем-то и хорошо было Особое совещание, что представить на его суд можно было любое, самое вздорное дело, самую невероятную чушь! Всё равно никто ничего проверять не будет. Вот и слали с мест всё то, что не могли хоть как-то связать и склеить. Стоило подследственному поставить свою подпись на протоколе об окончании следствия, как судьба его была уже решена. Остальное происходило без его участия и как бы само собой (подпись подследственного вполне логично истолковывалась как согласие с предъявленным обвинением). Приговор будет вынесен заочно, а осуждённому просто объявят его срок (за день до отправки на этап). Но иногда не делали даже этого. Просто отправляли человека в дальние дали, предоставляя лагерному начальству самому объясняться со вновь прибывшим контингентом.