Александр Лаптев - Бездна

Клуб железнодорожников располагался на левом берегу Ангары, сразу за высоким крутояром, с которого открывался дивный вид на реку и на весь правый берег – с него и начинался Иркутск три века назад. Теперь весь правый берег был плотно застроен, там теснились многоквартирные дома и высились монументальные здания, в которых обитала власть – партийная, советская, военная и милицейская (включая все тюрьмы, огромный следственный изолятор и управление НКВД). Зато левый берег напоминал одну большую деревню. На его террасах и склонах теснились сплошь одноэтажные деревянные домишки. Дороги всё немощёные, обсаженные тополями и кустами акации. В клубе железнодорожников (тоже деревянном, одноэтажном) уже второй год работала жена Петра Поликарповича. Уборщицей она пробыла недолго. Положение её со временем выправилось, и уже не было нужды скрывать свою фамилию. Однажды она набралась духу и показала паспорт заведующему клубом, рассказала о своих мытарствах. Заведующий – мрачный долговязый мужчина – тут же оформил её счетоводом, а тряпку и швабру велел сдать завхозу. Жить после этого стало чуть легче, но всё равно было трудно. Не было никакого просвета, никакой цели впереди. Будущее казалось мрачным и ненужным.

Но что-то всё равно менялось в этом беспросветном существовании. Нынешняя весна была уже не та, что прошлая. Стало немного легче с продуктами. Работа уже не отнимала столько сил. И вдруг – как гром среди ясного неба – ей разрешили сделать передачу мужу в тюрьму! Тут даже и не в передаче было дело. Главное: её Петя всё-таки жив! Два года у неё не брали ни передач, ни записок. Был человек – и нету. Почему ж нельзя с ним поговорить? Просто удостовериться, что он жив, что его не услали в дальние дали, откуда не возвращаются. Что не лежит в сырой земле с простреленным черепом.

Ну а ей несказанно повезло. Её муж не сгинул бесследно, как множество других людей! Не зря она верила в него. И не напрасно отправляла письма во все инстанции.

Несколько дней она ходила сама не своя. Всё представляла, как Пётр достанет из мешочка нехитрую снедь, развернёт и прочитает записку. Хоть ей и сказали, что ничего писать нельзя, но она всё-таки рискнула – запрятала записку на самое дно, в складки.

Было это пятнадцатого марта. А через неделю, двадцать второго, к ней в клуб пришёл человек с пепельным лицом и печальными глазами. Он вызвал её в коридор и сообщил, уводя взгляд, что он только вчера вышел из тюрьмы и что он сидел в одной камере с её мужем.

Светлана ахнула. Так и впилась взглядом в этого человека. А он всё отворачивался и куда-то страшно спешил, говорил, что ему некогда и что он должен передать ей от мужа какой-то предмет. Вдруг вынул из кармана скомканную тряпицу и протянул ей. Она взяла, стала со страхом разворачивать и вдруг увидела тот самый платок, который положила в мешочек неделю назад. Но что это? На платке были какие-то красные пятна, а ещё – каракули – тоже все красные и отчего-то страшные. Она подняла помертвевший взгляд на незнакомца. Тот понял её состояние.

– На платке стихи вашего мужа. Это он кровью написал. Просил сказать, что посвятил их вам. И ещё велел их никому не показывать, ни одной живой душе.

Светлана рывком приблизила платок к глазам. Сердце сильно забилось, слёзы застилали взор. Она чувствовала подступающий к сердцу ужас. Пыталась прочесть слова, но ничего не могла разобрать.

– Вы не волнуйтесь! – с досадой произнёс мужчина. – С вашим мужем всё хорошо… более или менее. Он содержится в относительно нормальных условиях. А стихи он написал позавчера ночью. Там это запрещено. Не дают ни бумаги, ни карандашей. Вот он и использовал этот платок. Ну и кровь свою вместо чернил, это тоже так… бывает.

Светлана наконец пересилила себя. Главное – Пётр жив. Всё остальное потом, после.

– Не уходите, прошу вас, – произнесла она умоляюще. – Я сейчас отпрошусь, и мы пойдём ко мне домой. Я вас чаем угощу, вы мне всё расскажете про Петю. Как он там? Ведь его скоро выпустят, как и вас?

Мужчина опустил голову.

– Вы меня извините, но я мало что знаю. Меня перевели в камеру к вашему мужу всего за три дня до освобождения. До этого я сидел в другом корпусе. Обстоятельств его дела я не знаю. Он просил только сказать, что очень любит вас и дочь и что он ни в чём не виноват. Его оклеветали, но он честный человек и будет держаться до конца. Вы должны верить в него! Так он и просил передать, слово в слово. А ещё велел отдать вам платок со стихами. Я ему не мог отказать. Хотя вы понимаете, что это очень рискованно. И для меня, и для вас, и для вашего мужа тоже.