Мария Воронова - Судьба без обязательств

Вздохнув тяжело и протяжно, Зиганшин вернулся в кухню.

– Поехали, Анжел. Чего душу зря травить?

– Давай хоть Ксению Алексеевну дождемся.

– Что?

– Я ей обрисовала ситуацию, так что они с мужем сейчас мчатся сюда.

– Кто тебя просил?!!

– Давай просто дождемся. Шоколадку будешь?

Зиганшин взял батончик «Марс» и, кусая на ходу, еще раз прогулялся по квартире. Ему так не хотелось отсюда уходить, что даже злость на Анжелику за грубое вмешательство в его личные дела никак не разгоралась.

– Жаль, чайника нет, – вздохнула Анжелика, – плита-то вроде как работает.

Действительно, в углу кухни стоял настоящий раритет – эмалированная газовая плита на ножках, с четырьмя черными пластмассовыми ручками и одной красной – для духовки. Под ней на боку лежала тронутая ржавчиной небольшая гиря.

– Это не для спорта, родной.

– А зачем?

– Капусту квасить, жарить цыпленка табака, творог к пасхе выжимать…

– Она же ржавая.

– Не пользовались просто давно. Если ты вдруг не возьмешь квартиру, я эту гирю себе заберу, незаменимая вообще в хозяйстве вещь.

– Давай.

– Погоди, мне почему-то кажется, что мама согласится.

– Конечно согласится, когда ты на нее наедешь.

– Ну хочешь я для чистоты эксперимента домой пойду? Потом ключи занесешь.

Зиганшин покачал головой.

– Я буду тихой как мышка. Слушай, Славик, а я вот что спросить хотела… Если бы кто-нибудь сходил в архив и изучил дело маньяка, убившего девушку Пестрякова, ты же бы не хотел, чтобы этот кто-нибудь рассказал тебе подробности?

– Я же просил, Анжела!

– Ну не смогла я, не смогла…

– Я думал, мы договорились! Вот ты Колю своего ругаешь, а сама? С тобой как на пороховой бочке, никогда не знаешь, что ты сделаешь, кроме как когда просишь чего-то не делать! Тут полная уверенность, что ты поступишь наоборот! Говорят не звони, ты звонишь, не ходи в архив – ты идешь!

– Не, не, сейчас точно всё. Никакого больше Пестрякова, Я и тебе не расскажу, что узнала, и сама забуду.

– Точно?

– Клянусь!

Зиганшин сел на широкий подоконник и уставился в окно. Он дал Георгию Владимировичу слово – и обязан его сдержать. И сдерживал, и почти уже забыл о Пестрякове и Климчуке. И что бы там ни узнала Анжела, это не изменит его решения. Начальник собственной безопасности – человек непростой, но не убийца. Все-таки Зиганшин тоже не вчера пришел на службу в правоохранительные органы, у него за плечами большой опыт, послуживший к развитию профессионального чутья, так что он может отличить порядочного человека от серийника, даже такого, на которого маньячный стих находит раз в двадцать лет.

– Я – могила! – торжественно провозгласила Анжелика у него за спиной.

Зиганшин обернулся:

– Ладно, могила, рассказывай давай.

Анжелика не сильно рисковала вызвать у Георгия Владимировича подозрения. В деле серийного убийцы Тарасевича, в общем, было на что посмотреть, кроме единственного допроса жениха одной из многих жертв.

Ямпольская объясняла свой интерес к старым делам неопытностью, мол, она так долго просидела в глухомани, причем в основном в декретах, что чувствует себя как вчерашняя выпускница юрфака. Коллеги не больно-то ей помогают, наставниками быть не хотят, вот и приходится наращивать мастерство на примерах корифеев.

Случай Тарасевича был действительно поучительным.

Первый эпизод состоялся в девяносто восьмом, когда в пригородном парке обнаружили тело девушки. Убийца оглушил ее ударом по голове и задушил с помощью бельевой веревки. Сумочку он забрал, но кроме этого взял еще одну туфлю, и нарисованная на груди жертвы звезда заставила предположить, что действовал маньяк, а не грабитель, и версия подтвердилась, когда обнаружили еще один женский труп со звездой и без туфельки. А потом еще и еще…

Утрата сумочки, в которой женщины держат абсолютно все, серьезно затруднила опознание погибших девушек. Кроме того, преступник действовал в разных пригородах, часть которых официально находилась в городской черте, а часть принадлежала области, и много времени прошло впустую, пока преодолевалась неизбежная в таких случаях волокита, и была создана следственная группа.

Заработала она, впрочем, не за страх, а за совесть. Когда наконец установили личности жертв, между ними не нашли ничего общего, никаких точек соприкосновения, кроме одной: все девушки каждый день ездили в город на электричках. Три из них учились в институтах, одна в медучилище, и четыре работали в центре.