Олег Рой - Верь в меня

Вишняков медленно натянул на себя одежду и вышел на улицу. Сумрачное предгрозовое небо не прибавило настроения. Еще не хватало вымокнуть… Вроде бы дождя не обещали. Писатель бесцельно бродил, не замечая, где бродит, и вспоминал, вспоминал, вспоминал. Он напомнил самому себе сосуд с двумя несмешивающимися жидкостями. Если взболтать, получится на какое-то время невразумительная пузырчатая смесь. Сейчас его взболтали. Неизвестно, что лучше – быть в неопределенности или выбрать что-то одно. Как хорошо было когда-то. Светло и беспечально. Они были молодыми… Но разве сейчас жизнь уже прошла? Глупость какая. Дело не в этом.

На Дениса вновь тошной волной накатили воспоминания об их встречах с дьяволом. Да, по фактам получается, что дьявол стал добрым помощником, проводником по жизни. Он решает его проблемы и по мелочам, и по-крупному. Но…

Но почему так тяжело на душе? Где то состояние легкости и покоя, которое не оставляло Дениса с тех пор, как им позвонили с извинениями из клиники? Что осталось у него теперь после того, как ушла Мирослава? Пустота и мрачность. Он чувствовал правду от ума, а не от сердца. Мира – это его сердце. А он… Он сам и естьдьявол в сердце ангела. Каково-то ей с ним? Он совершенно не думал, что она там, без него, может быть, как обычно, спокойной и довольной. Она не так устроена. И что же это получается? Что, поселив дьявола в свое сердце, он, Денис, сам начал свое разрушение? И не только свое. Он стал разрушать собственную семью и свою любовь…

Да наплевать, на чьи деньги сделан ремонт! Просто он сам столько не зарабатывает… Даже на Олафе. Дьявол-то, конечно, уверял Дениса, что тот просто не ценит свой труд. Ну, положим, ценит. Только страна не разделяет его оценку, гонорары невелики. Впрочем, при чем тут даже страна? Речь о том, какую сторону выбрать. Он, Денис, сам невольно назвал ремонт «адским». М-да, оговорочка по Фрейду…

А что тут думать? Он очень соскучился по жене. По их прежним дням. По ее ласковым рукам. По их ссорам даже. Ведь милые бранятся – только тешатся. Так у них всегда и было. А сейчас между ними медленно, но неотвратимо разверзается трещина непонимания. Настолько глубокая, что заглядывать на дно совсем не хочется. Там, в глубине, разгораются язычки пламени. Кого они ждут? Может быть, его, Дениса Вишнякова?..

Над головой внезапно разорвалась серая пелена, и солнце нежно позолотило края облаков. Где-то послышался колокольный звон. Писатель огляделся. Если даже и был где-то неподалеку храм, не видно ни крестов, ни куполов. Только звон. Слышит звон, да не знает, где он.

Розовые сопли. Разве же любовь – это розовые сопли? Даже рассуждения Миры о Боге сейчас не раздражали. Ну, она же нормальная женщина. Нет в ней никакого фанатизма, она же не превратилась в тетку, которая сует в руки прохожих листочки с приглашением на христианские посиделки…

Денис вытащил из кармана телефон, набрал номер. После длительного ожидания на том конце ответил незнакомый женский голос. То есть… не незнакомый. Просто он не был голосом жены. Трубку взяла теща.

– Мирочка к трубке подойти не может, – сухо объявила она без всяких предисловий и дала отбой.

Денис разозлился, и даже более того – он почувствовал настоящую ярость. Значит, вот так? Мира не звонит и делегирует все переговоры мамочке? Потрясающе. Отлично! Лучше не придумаешь!

Он даже не заметил, как над головой снова захлопнулся рваный занавес и солнце скрылось за тяжелой, набухающей дождем пеленой. Еле успел, первые капли тяжко зашлепали по асфальту, по земле газонов, когда Вишняков был уже перед самым подъездом. Хорошо хоть лето и не холодно…

Вернувшись домой, Денис вытащил из бара бутылку виски, решительно, с хрустом скрутил крышку и основательно присосался. Ну и что же, что с утра.

Еще один глоток прибавил ощущения обиды.

Подмел осколки чашки, пропылесосил все ковры и диваны. Пытался работать. Образы не шли, текст получался сухим, казенным, невыразительным. Стоял у окна. Включал телевизор, вновь выключал в раздражении. Шли часы. Потом Денис оделся и поехал в клуб.

Там Вишняков с порога окунулся в атмосферу лихой беззаботности, и плевать ему было, что вокруг скачет одна молодежь, а на его помятой жизнью физиономии – седоватая щетина и намечающаяся сеточка морщин. Он чувствовал себя опасно взведенной пружиной арбалета. Поймал пару заинтересованных взглядов от противоположного пола, ущипнул пару аппетитных задниц, чувствуя, что сегодня ему все позволено, только не очень-то хочется. У него чесались кулаки. Но парни, взгляды которых он пытался притянуть, не велись. Он что, так смешно выглядит, что никто даже не хочет завязать с ним безобидный спарринг?!