Сергей Шустов - Бах

Уже на второй день он полагал, что в мире остался только он один. И людей больше нет нигде. Исчезло все — и на пустой земле сейчас есть только один этот остров, а на нем — один человек у костра. Настолько оглушительно велико и безжизненно было море вокруг. И гулкий прибойный набат, и стон сосен под северными ветрами, и робкий костерок среди камней, у входа в палатку — все это сопровождала клавесинная сюита. Тогда благодаря ей он понял величие одиночества. И осознал вечное противоборство души человека с самой собой, метание ее между внутренним и внешним мирами. Он впервые рассмотрел словно в микроскопе с большой резкостью самого себя — и узнал о себе многое, чего никогда бы не узнал, находясь среди людей. С тех пор эта музыка неизменно возвращала его к неясным до конца, но сладостно-тревожным размышлениям — и все выходило так, что нельзя ему быть постоянно среди людей, и одиночество так же страшно и невозможно…

…..

Сначала он не видел от волнения их лиц. Затем, несколько успокоившись, обнаружил, что все «попугайчики» словно замерли на своих местах, пребывая в каком-то оцепенении. Аня смотрела широко раскрытыми глазами на него, а он вдруг услышал, как пищит у кого-то из них в сумочке сотовый — и не получает ответа. Затем сотик замолчал.

Через некоторое время замолчал и он. Сколько он играл, он так и не сообразил: часы в спешке и волнении он забыл дома.

А еще запомнилось, даже врезалось в память мимолетное выражение лица, да, именно Ани, в тот момент, когда он упомянул имя Анны Магдалены. Именно в этот момент они вновь встретились глазами. Должно быть, у всех Анн такие строгие и одухотворенные лица, — промелькнуло у него в голове… Возможно, и Бах видел свою Анну такой!

…..

Денис Владимирович, с днем рождения Вас! Наша группа поздравляет и дарит Вам этот альбом…, — в руки ему легла весомая тяжесть шикарного издания Лейпцигской и Дрезденской картинных галерей. Аня стояла впереди и вся излучала сияние, как маленькая деточка на утреннике в детском саду:

Это папа из Германии привез, как специально, и мы решили, что Вам понравится! Ведь эти картины мог разглядывать Бах!

Как вы узнали?, — они застали его врасплох! Он не нашелся, как весело пошутить, и потому вся ситуация принимала строгий и напыщенный вид.

А нам Софья Ивановна в деканате сказала. Мы ее сильно просили!, — загалдела группа.

Она заподозрила что-то неладное, — заливисто смеясь, сказала Аня, — думала, что мы каверзу готовим! И все повторяла, что личные дела преподавателей — священные бумаги!

И тут он увидел вновь ее красивые и глубокие глаза, в которых снова, как тогда в тупичке коридора, играл зеленый огонек, но ничего в этом огоньке не было хищного.

— А я, Денис Владимирович, на своем сотике баховскую Шутку поставила!

Во времена, когда творил Бах, и гораздо ранее, и даже много позднее тех времен, — во все эти времена человек не умел сохранять звуки. Он еще не научился этому. И звуки были предоставлены сами себе. Они еще плохо подчинялись человеку.

Музыкальная фраза возникала на свет лишь тогда, когда струн альта или виолончели касался смычок музыканта. Все остальное время звуки жили только в виде мертвых нотных закорючек. То есть — не звучали. Даже простое и единственное нажатие пальцем клавиши клавесина производило чудо, если рассмотреть это явление непредвзято, — вдруг из недр мертвой деревянной коробки, от движения каких-то тривиальных палочек и крючочков, цепляющихся за струну, рождался звук! Звук нередко был поистине божественным! Ведь подобных звуков вообще не существовало в природе. Там гудел ветер, свистели птицы, шумели волны, — но вот этот звук случайно задетой клавиши клавесина был новым, ранее неизвестным миру!

Звуки научились консервировать не сразу. Консервация их в форме нот — и та возникла лишь в XI веке. Нотную запись, практически не изменившуюся по форме и до наших дней, изобрел ученый-монах из Италии, Гвидо Д’Ареццо. Произошло это событие в эпоху грегорианского хорала. Запись выглядела очень просто: это были значки, написанные на линейках и между ними. Изображение музыки возникло гораздо позднее письменности. То есть позднее того момента, когда человек научился консервировать самым примитивным способом (также в общих чертах сохранившимся до наших дней неизменным!) слова. По-видимому, слова были важнее, — ими пользовались все. Музыка была уделом, удовольствием лишь немногих.