Лана Барсукова - Любовь анфас

Вику прибило к палаточному лагерю нудистов, где она хорошенько разглядела тела царей природы и поняла, какую цену человек заплатил за свою эволюцию. Неизгладимое впечатление произвела сцена, когда тощий мужичок гордо рубил дрова, воображая себя добытчиком огня, и при каждом ударе топора его член отчаянно встряхивался. Вика завороженно смотрела на это ритмичное покачивание и переживала, что член оторвется. Так она поняла, где у мужчин самое тонкое место во всех смыслах этого слова.

Потом дожди разогнали нудистов, и Вика оказалась на страусиной ферме. За неделю работы с ней рассчитались яйцами. Разумеется, страусиными. Одним яйцом можно было питаться несколько дней, но от второго уже тошнило. Вика пожалела, что хозяин не разводит баранов, к тому времени она очень соскучилась по мясу. Тогда Вика решила вернуться домой. Страусы ее порядком разочаровали. Они не прятали голову в песок, как было обещано молвой, и не пытались проломить головой бетонный пол вольеров. То есть с ними было скучно. А скука – это последнее, с чем Вика готова была мириться в жизни.

На билет домой денег не было. С удивлением Вика поняла, что ее передвижения завели ее довольно далеко. Попытка продать страусиное яйцо ни к чему не привела. Оно оказалось неликвидным товаром. К тому же Вика подозревала, что яйцо протухло.

Тогда она согласилась постоять за деньги в каком-то гражданском пикете. Против чего был протест, Вика не запомнила. Но протестовала весело, выкрикивая лозунги собственного производства: «Любовь побеждает все, кроме бюрократии!» или «Взятка – не картошка, не выбрасывай в окошко!» Со взяткой-некартошкой получалось как-то бестолково, но Вика знала, что вопиющая глупость запоминается лучше всего. Этому ее научила телевизионная реклама.

Викины веселые кричалки действительно запомнились. В итоге ей предложили примкнуть к бригаде политтехнологов. Вместе с ними она оказалась в небольшом сибирском городке, чтобы помочь его жителям выбрать самого лучшего мэра. Там Вика вдоволь наелась оленины и жирного муксуна. Там же поняла, что это последние выборы в ее жизни. Даже наперсточники на вокзальной площади показались бы образцом порядочности по сравнению с политтехнологами.

Когда Вика увидела кандидата в мэры, которого прислали из Москвы, она решила, что избирательную кампанию они уже проиграли. Пора паковать чемоданы. Его не выберут ни за что и никогда. По сибирскому городу ходили хмурые мужики, спасающиеся от мороза и скуки водкой, а кандидат предпочитал исключительно виски, ну в крайнем случае – бренди. И он не мог отличить оленину от говядины. Зато умел носить костюм и угадывать по запаху марку парфюма.

Но вместе с этим щеголем прислали серьезные деньги. Не те, которые были на счете избирательной кампании и за которые надо было отчитываться перед временами бдительным государством. А настоящие – живые и хрустящие, хранящие тепло человеческих рук. То есть наличные деньги в коробках. Коробки заперли в подсобке штаба, и работа закипела.

Первое, что было сделано, – побеждена пагубная привычка кандидата по любому поводу и без повода говорить слово-паразит «о’кей». Второе – из его биографии изъяли тот факт, что он когда-то работал в Высшей школе экономики, самом нелюбимом университете страны за пределами Московской кольцевой дороги. Третье – научили пить водку, сопровождая учебный процесс словами: «Надо, Федя, надо!» Кстати, кандидата звали Федором.

Но этого было мало. Требовалась подчеркнутая брутальность. Можно, конечно, было сделать пару синюшных татуировок и поменять в биографии Высшую школу экономики на зону строгого режима, но все это было мелко. К тому же выход Федора в народ, его участие в прямом телеэфире бросило бы тень на зону. Такого там должны были убить. Решили: нужно на время избирательной кампании изолировать кандидата от народа, но при этом сделать так, чтобы потом народ за него проголосовал. Задача невыполнимая. Но выход был найден.

Федора на вертолете забросили в тайгу и поселили в лесной избушке, где всю избирательную кампанию он пил и ел экологически здоровые продукты, а также принимал специально привезенных из Москвы дам. Федор не любил слово «проститутки», предпочитая говорить «дамы». Компанию ему составил вертолетчик, который так хорошо еще никогда не жил, а столичных проституток вообще попробовал впервые. Как местный патриот, он говорил, что «наши не хуже». Но местные дамы хоть и стоили существенно дешевле, но для употребления не годились, потому что могли нарушить секретность операции. Единственное, что Федору было запрещено, – бриться и делать маникюр. Но он мужественно мирился с такими неудобствами. Кресло мэра того стоило.