Лана Барсукова - Любовь анфас

Гурин задумчиво разглядывал снимки. Красавица Марина и рядом, руку протяни – его султан. И оба такие радостные, что скулы сводит. Ерунда, но как-то неприятно. Бред полный, а настроение трещину дало. Надо бы с ней поласковее, что ли. В прошлый раз нехорошо поговорили. «Репутация страдает», «в Питер не могу, занят»… Нет, нужен решительный, шикарный жест. Царский подарок нужен. «Их есть у меня», – взбодрился Гурин. Набрал номер и радостно возвестил:

– Я тут подумал и послал к черту все дела. Питер, ты права, не ждет. Я там такое кафе знаю…

– Дорогой, не дразни. Ты же знаешь, что я за хорошую кухню душу отдам. Но не могу, прости и извини. У меня тетя в Сочи заболела, надо на пару дней слетать. Я позвоню, когда вернусь. Целую, дорогой.

И гудки. Гурин терпеть не мог, когда в разговоре последним было не его слово. В разговорах с женщинами он имел монопольное право нажимать на отбой. Но дело даже не в этом. Он впервые слышал о тетке в Сочи. А вот о том, что на днях там стартует какой-то очередной форум, слышал многократно. Как и о том, что их ректор будет выступать там с очередным планом спасения родины. Страна в этом не особо нуждается, но терпеливо и привычно выслушает очередное экономическое фэнтези. Гурин даже раздел в этот доклад писал про изменение пенсионного возраста. С одной стороны, непременно следует повысить возраст выхода на пенсию. С другой стороны, делать это категорически нельзя. Словом, все как обычно, набор букв, вытащить смысл из которых не сможет ни один дешифровщик.

А в Сочи, как известно, темные ночи… Да нет, бред, не может быть. Марина же его любит. Или нет? Или любила? Или что? Запутался совсем. Сейчас решительно позвонит и выяснит. Трубку не берет? Это что-то новенькое. А, вот, сообщение пришло: «Потом перезвоню». Когда потом? Что она себе позволяет? Гурин кипел и искал информацию в Интернете, сколько дней продлится форум. Он связал это «потом» с его окончанием. И был прав. Марина позвонила ровно на следующий день после того, как в Сочи заглохли аплодисменты по поводу «научно обоснованных стратегий развития страны», включая советы по изменению пенсионного возраста.

– Ну как там дела? Помогла? – подчеркнуто небрежно спросил Гурин.

– Да, дяде намного лучше стало, хорошо, что съездила.

Гурин еле удержался, чтобы не предъявить «тетю». Он точно помнил, что болела сочинская тетя, но вовремя спохватился. Впихнул эту подробность назад в горло, подавился ею, закашлялся и суетливо полез за платком. Если начнет копать под тетю, то все, это конец, нужно делать оргвыводы из этой истории. А так еще можно потянуть, отыграться, взять реванш. Потом, конечно, бросить эту счастливую обладательницу несметных полчищ дядь и теть. С каким наслаждением он ее бросит – грубо, жестко, чего никогда себе не позволял. Но сначала надо оттянуть одеяло на себя. Любой ценой. Даже чрезвычайной.

– Марина, хочешь на Новый год в Питер поехать? Прямо заколдованный город – вроде рядом, а доехать никак не можем…

– После солнечного Сочи в туманный и плаксивый Питер? Щедрое предложение, – хмыкнула Марина.

– Ну тогда давай в Сочи. Дядю навестим.

– Я подумаю.

– Нет, ты сейчас скажи, мне же билеты брать.

Гурин знал, что такое нетерпение позорно, но он потом за все посчитается. «Отольются кошке мышкины слезки» – почему-то вспомнилось из детства. Противно вспомнилось, потому как выходило, что она – кошка, а он – мышка. Дурацкий расклад. «До чего дошел: детские потешки анализирую», – укоротил себя Гурин.

Тем временем надвигался юбилей университета. Гурин сбился с ног, разыскивая показательных выпускников, готовых оказать альма-матер моральную или материальную помощь. Все норовили ограничиться памятным адресом или словами благодарности, предлагая произнести их со сцены со слезами в голосе. Гурин же пытался развести их на деньги, лаская слух словами о спонсорстве, меценатстве, филантропии и просто щедрости. Между деканами шло негласное соревнование: кто больше соберет? Чей факультет принесет в копилку университета больше добровольных пожертвований? И Гурин явно лидировал, будто в прошлой жизни он был сборщиком податей. Султан похвалит, может, даже грамоту выпишет.

В этом приподнятом настроении он пришел на торжественный вечер. Высшее руководство расположилось на сцене, а простые профессора и студенты делили места в зрительном зале. Ректор, как и положено, занял кресло по центру сцены. Гурину достался удобный стул по левому флангу. «Кому – кресло, кому – стул», – привычно посчитался с ректором Гурин. Но в целом все было прекрасно. Сейчас найдет Марину и – была не была! – подмигнет ей. А что? Один раз живем. А вот и она. Сидит в первых рядах, вызывающе красивая, черт бы ее побрал. Все-таки жалко такую бросать. Может, и не было ничего в этом Сочи. Ну если и было, так прошло. Вот прямо сейчас и подмигнет. Вот сейчас. Но не выходит. Не пересекаются взглядами. Да куда она смотрит? Артемий неотрывно глядел на Марину, а та – строго по центру, ни разу не скосив глаза на левый фланг. И не просто смотрела, а жила лицом: то улыбалась, то смущенно отводила взгляд, то прыскала, как будто ей показывали что-то смешное. Гурин стал косить туда же, но с его места лица ректора было не разобрать. Наглая и бесстыжая Маринка до того увлеклась, что послала в центр сцены едва заметный воздушный поцелуй. Видно, в Сочи и вправду темные ночи. Гадкая девчонка! Ну чем он хуже? К положению ректора, его деньгам и авторитету прикладывалась еще и красавица Марина. Это была козырная комбинация, на фоне которой Гурин чувствовал себя ничтожным, ненужным и несчастным.