Захария Станку - Как я любил тебя

Одних девчонок нарожала жена Ариону Гончу, и сердце его тайно грызет тоска по парню. Глаза у него заволакивает туманом.

— Эх, Офице, эх, парень, эх, браток! Откуда я тебе землю возьму? Скажи мне, откуда ее взять, и я тебе тут же дам. Нету у меня. А чего нету, того и бог не просит.

— Бог!.. Богу и просить нечего! Богу и подушка не нужна, чтобы ночью голову приклонить. Ничего богу не нужно. А я, нене Арион, всего лишь бедный человек.

— Дурень, я же тебе сказал: зови меня тестем.

— Если не дашь мне землю, не женюсь на Маргите. А не женюсь на Маргите — с чего тогда и тестем звать?

Маргита всхлипывает. Она вытирает нос. Вытирает глаза. Становится рядом с Офице. Нащупывает его руку и стискивает ее.

— Прошу, Офице, зови его отцом. Ты же обещал называть отца отцом.

— Хоть режь! Не даст земли — хоть режь, не назову отцом.

Арион Гончу решительно рубит:

— Земли у меня нет. А если нет, то и дать нечего. А тебя последний раз спрашиваю: берешь девчонку в жены или не берешь?

Офице Пал закусывает губу. До крови закусывает. Арион Гончу добавляет:

— Если женишься, возьму тебя в дом. Комнату выделю. У меня ведь нет парней. Вместе будем пахать землю, какая есть. В поместье будем ходить на работу тоже вместе. Моя телега — твоя телега. Мои волы — твои волы. Моя лошадь — твоя лошадь. Когда же, бог даст, другие девчонки тоже выйдут замуж, а я помру, то мой дом и все, что в доме и во дворе, со скотом вместе, — все останется тебе и Маргите. Хорошо?

Офице Пал гордо встряхивает головой:

— Не хорошо! Бог знает, как и когда выдашь ты замуж остальных дочерей. А что до смерти, то и говорить нечего — вон какой здоровенный мужик!

— Значит, не хочешь?

— Я сказал: «не хорошо», нене Арион. Я не сказал, что не хочу.

— Тогда почему не зовешь меня тестем?

— Будет по-твоему!.. Только я еще кой-чего хочу, нене Арион.

— Опять — нене?

— Когда я поеду с подводой на станцию или в город заработать, прибыток будем делить пополам. Хочу и я иметь свой кошелек и свои денежки, чтоб жене туфли справить, платок ей купить, табачок свой курить.

Арион Гончу думает. Считает про себя. Наконец решается:

— Разжалобил ты меня. Деваться некуда…

Офице Пал ухмыляется.

— Вот увидишь, тестюшка, что все не так плохо. Совсем неплохо будет, батюшка. И Маргита будет счастлива, дорогой отец.

Писарь Джике Стэнеску обращается к ним:

— Запишем соглашение на бумаге?

— Зачем нам твоя бумага, писарь, — отвечает Офице Пал. — Как сказано, так и будет сделано. Мы ведь люди не хуже других. И совесть имеем, и слово давать умеем.

— Что-то у тебя, Офице Пал, рожа не как у других, — усмехаясь, замечает Флоре Флоаке, чахоточный секретарь примарии, к тому же и церковный пономарь.

— А вам какое дело до моего лица? С отцом я поругался. А вы чего суетесь? Мы ругаемся, мы и миримся. Вам мешаться ни к чему.

— Ну вот и солнышко после грозы!

— В добрый час, Арион!

— Сто лет тебе, зятек!

— Позаботься о них, Арион.

— И о внучатах позаботься.

— Дай бог здоровья твоей жене, Офице.

Люди радуются. Радуются от всей души.

— А винцом-то угостят? — спрашивает писарь.

— Угощу, — отвечает Офице Пал. — Два лея есть. Пошли к Войку Бучуку, выпьем.

Мужики толпой валят к корчме. Перед корчмой Офице Пал шепчет Маргите:

— Беги домой, скажи моей теще, что мы договорились и как мы согласились. А по дороге забеги к моей матери, ей тоже скажи. Через две недели свадьба.

— Бегу, Офице. Все скажу, Офице.

Она идет одна. Гордо подняв голову, идет. Офице Пал окликает ее с порога корчмы:

— Маргита!

Девушка останавливается и оборачивается.

— Что?

— Такой день!.. Погоди, сейчас чего-нибудь принесу.

Офице исчезает в корчме и выносит кулек изюма. Подбегает к Маргите, подает ей.

— Угостись и ты… Угостись, сегодня большой день, Маргита, большой день!

— Когда вас ждать к обеду? — спрашивает Маргита.

— Когда освободимся.

— А не запьете?

— Не запьем.

Офице Пал возвращается в корчму.

— Чего будем пить?

— Цуйку, — отвечает писарь.

— Слыхал, корчмарь?

— Слыхал.

— Есть цуйка?

— Сейчас принесу.

Чокаются. Пьют. Снова чокаются.

— Ну, отец, ну! Чуть меня не убил! Чуть душу своим хлыстом не выпустил.

— А ты, мошенник! Сколько шишек на голове набил. Ударил бы по виску — я бы и окочурился.

— Что ж, отец… Пока ты палку не отнял, все время тебе в висок метил. Видать, не написано тебе помереть от моей руки.

— Будь здоров, зятек.

— Будь здоров, тестюшка.