Захария Станку - Как я любил тебя

— Царство ей небесное!

— Царство ей небесное!

— Царство ей небесное!

Данг-данг-данг!

Мы двигаемся медленно, совсем медленно, как за покойником, и покойник, за которым мы так медленно идем, — это мама.

— Царство ей небесное!

Все, кто выпивает кружку вина, говорят:

— Да простит ее бог! Царство ей небесное!

Женщины и дети, получающие на помин души по калачу, произносят одно-единственное слово:

— Спасибо!

К кутье никто не притрагивается, хотя у многих при виде ее текут слюнки. Кутью будут есть после похорон.

Прошлогоднее красное вино, которым всех угощают, немного сладковато, но все пьют его с удовольствием. Оно не бросается в голову, от него не захмелеешь, разве если действительно перепьешь сверх всякой меры. А теперь больше одной кружки никто не пьет. Правда, есть и такие, кто ухитряется выпить не одну кружку. Встав у забора, они получают свою кружку, выпивают ее, пропускают мимо всю похоронную процессию, а потом дворами забегают вперед и вновь оказываются впереди гроба. Мужчины, которые всех угощают вином, делают вид, что не замечают этого.

— Да простит ее бог! Царство ей небесное!

Отец совсем сгорбился и стал как бы меньше ростом, словно кости его вошли одна в другую. Его сухие глаза глубоко запали и спрятались в глазницах. За одну ночь у него поседели ресницы, и за ту же ночь стали совсем белыми брови и виски. Даже голова, кажется, усохла и уменьшилась. Лицо покрылось морщинами. Он идет медленно, совсем-совсем медленно, как и все мы. Он идет так, как идут за покойником. А покойник, за которым так медленно идет отец, как ходят только за покойником, — это мама. Это его Мария — покойница, и за ней вместе с нами медленно-медленно бредет отец, как ходят только за покойником.

— Мария, Мария! Как я любил тебя, Мария!..

Зачем он повторяет это сейчас?

Данг-данг-данг!

Это бы нужно было говорить ей тогда, когда они были молодыми, даже позднее, когда мама уже родила всех нас и не покладая рук работала вместе с отцом, выбиваясь из сил, потому что работать было необходимо, чтобы всех нас поставить на ноги.

Она вырастила нас, всех нас подняла и, худо ли, хорошо ли, поставила на ноги. Мы покинули дом. Мы выпорхнули из него, как куропатки, и затерялись в мире. И только теперь вернулись домой. Мы вернулись все вместе и одновременно, чтобы проститься с мамой, чтобы проводить ее на погост и положить рядом с другими нашими покойниками, а может, и поверх других наших покойников на сельском кладбище… на сельском кладбище… Все дороги ведут в Рим… Все дороги ведут на кладбище.

— Мама, мама… Ты умерла, мама, и теперь уходишь на тот свет, мама, там ты встретишь моего Флорике, мама, моего мужа, мама, его насмерть раздавило поездом. Ты скажи ему там, мама, что оставил он меня с четырьмя дочками, а растить-то их мне не на что… Не на что мне их растить, мама, не на что мне растить девочек…

Отец слышит, как причитает Стела, он слышит ее, как и все, кто вдет за гробом. И, не в силах сдержаться, возвышает голос:

— Глупости! Что скажет покойница Флорике? Будто он не знает, сколько детей оставил после себя? Знает! Мертвые — они все про нас знают, только мы ничего не знаем про мертвых… Ничего… Ничего…

Мой двоюродный брат Сорян говорит отцу:

— Дядя Тудор, а может, Флорике позабыл про своих детей. Ведь, когда он попал под поезд, он был выпивши. Был день получки, выдали ему денежки, зашел он с приятелями в корчму и хлебнул там немножко…

Пахнет спелой шелковицей и алычой, пахнет твердой землей, обожженной на солнце, пахнет ладаном и кутьей, пахнет покойником. Это мама — покойница, от которой пахнет покойником, это она — покойник, за которым мы идем так медленно, как ходят только за покойником.

Женщины причитают, их не остановить. Они словно только и ждали повода. Каждая голосит по своим усопшим. У каждого из нас есть свои усопшие. Земля подобна кораблю, круглому кораблю, какими их делали в древние времена. И этот огромный корабль, гигантский по сравнению с нашими ничтожными человеческими мерками, полон живых людей, но еще больше на этом корабле мертвых. Живые разговаривают, поют, плачут. Мертвые молчат. Может быть, предназначение мертвых и есть молчание. Но откуда мы знаем, что мертвые не говорят между собой? Мама теперь умерла. Она молчит. Но если бы я приехал домой двумя днями раньше и застал ее в живых, она сказала бы мне: «Смотри, Зэрикуце, будь осторожен, как бы не приключилось с тобой там, в людях, чего-нибудь дурного».