Захария Станку - Безумный лес

— Сбегай в кофейню к Вуапу и скажи, что пора. Да помоги ему донести все, что надо, нечестивая собака!

Жемалу он приказал еще раз наполнить кувшины кумысом, а Омиру — раздуть один из угасающих костров.

Я поспешно отправился. Переступив порог кофейни, обрадовался: Вуап меня уже ждал.

— Тебя зовет мой хозяин, — сообщил я. — Говорит, что пора…

— Знаю. Знаю, у меня все готово…

Он закрыл дверь кофейни и, указав мне на большую корзину с чашками, блюдцами и медными кофейниками, сказал:

— Помоги мне, гяур…

Я взял корзину, на которую он указывал. Вторую корзину, с кульками кофе и сахара, он соблаговолил нести сам.

Я мучительно страдал от жары. И еще больше от духоты. Мне казалось, что воздух, который я жадно хватал ртом, вовсе не воздух, а расплавленный свинец. Сверх всего мне досаждала пыль: взлетая из-под ног, она забивалась в ноздри и уши, оседала на губах, на ресницах И бровях. Я шел, стараясь не отставать от Вуапа, но от усталости и из-за своей больной ноги чуть пошатывался, словно был пьян. Вуап опасливо предупредил:

— Смотри не упади, гяур.

— А если и упаду? Что страшного, если упаду? Ничего нет страшного. Встану, стряхну пыль и пойду с тобой дальше.

— А мои разбитые чашки? А разбитые блюдца? Кто мне за них заплатит? Это все мое добро, гяур, другого нет.

Я заверил его, что ничего не случится, и он успокоился.

Музыканты встретили нас визгом своих дудок. Эх!.. Надо было видеть Вуапа, как он выбирал угли! С какой нежностью священнодействовал над кофейниками! Как отмерял порции кофе и сахара! И как устанавливал каждый кофейник то на маленькую, то на большую кучу угля! Ничего удивительного, что после этого каждая чашка напитка имела особую пенку и особый вкус по желанию каждого гостя. Потому что здесь, за столом Селима Решита, не было ни одного человека, — будь он из Сорга или из какого-нибудь другого татарского села, — которого бы Вуап не знал и чей вкус по части кофе не был бы ему известен, — причем не в пример лучше, чем ходже Ойгуну — изречения его священного Корана.

Одновременно с кофе задымились трубки. Их синий дымок, резкий и едкий, отогнал мух, которые в течение всего пиршества черными стаями вились над зелеными или желтыми чалмами и красными фесками.

Музыканты все не могли угомониться. Напротив. Шум еще усилился.

Татарчата, хоть им подавали позже всех, насытились раньше взрослых, а так как кофе и трубок им еще не полагалось, то они повскакивали со своих мест и затеяли во дворе веселую возню.

Селим Решит погладил живот и снова удовлетворенно рыгнул. Подал музыке знак замолчать. Турки, насквозь пропыленные, измученные, изошедшие потом, отняли ото рта свои старые погнутые и заржавленные дудки. Староста медленно поднялся с циновки. Вместе с ним поднялся и ходжа Ойгун. За ними последовало несколько бородачей побогаче одетых, с более широкими поясами. Остальные заерзали на своих местах, поворачивая бородатые и усатые лица в сторону музыкантов, после чего снова застыли неподвижно. Турки пожелали долгой и счастливой жизни Урпату. Селим Решит поблагодарил их поклоном. В свой черед турки отвесили глубокий поклон татарину и еще раз пожелали долгой и счастливой жизни Урпату. Потом, не разгибая спины, протянули свои черные высохшие руки и произнесли:

— Бакшиш!..

Староста рассмеялся:

— Бакшиш!.. Само собой, получите и бакшиш. А вот почему вы опоздали? Начало праздника прошло без музыки. Мы ведь уговаривались, что вы не опоздаете.

Турки разогнули спины. В их больших грустных глазах появилось выражение глубокой тоски. Один из них медленно проговорил:

— Из-за дороги!.. У нас нет коней. И никто не захотел дать нам коней. Да и кто даст коня бедным туркам? От самого Топраизара мы шли пешком, под палящим солнцем аллаха над головой и по густой пыли аллаха под ногами. Мы просим прощения, и еще мы просим бакшиш. И, кроме того что мы просим прощения и платы, мы еще раз просим аллаха и высокомудрого пророка его Магомета, чтобы они даровали долгую жизнь сыну твоему Урпату, чью свадьбу мы сегодня воспели.

Селим Решит стал советоваться с ходжой Ойгуном. Они долго шептались, сдвинув густые бороды. Наконец совет закончился. Староста объявил:

— За опоздание мы вас прощаем. Вы изрядно потрудились, и песни ваши порадовали наши сердца. Но это прощение — лишь полпрощения. Наша плата превзойдет все ваши ожидания. Однако…

Турки поняли, что их ждет. Молча, с трудом волоча ноги, прошли к дому и прислонили к стене свои инструменты, потом вернулись и стали в ряд, как солдаты. Должно быть, — сразу сообразил я, — то, что ожидало их теперь, случалось в их жалкой, мученической жизни бесчисленное множество раз. Селим Решит засунул руку за пояс, вытащил кошелек, полный серебряных монет, потряс, им. Серебро звенело чудесно. Турки оживились, оскалили большие белые зубы, словно готовясь кого-то укусить.