Да мне плевать, где вы родились, сказал я.
Предсказуемо непредсказуемый, он обиделся. Резко повернул голову в мою сторону, но лишь ненамного и ненадолго.
Тебе плевать?
Да.
Но выведать-то любопытно?
Я ответил, что нисколько. И понял, что действительно нисколько. Хайдль изобразил крайнее удивление. Он раз за разом менял выражение лица, порой так стремительно, что маска разбивалась вдребезги. Выражение изумления давалось ему хуже других. Гримаса делала его похожим на дворового пса, рвущегося с цепи.
Но ты же хочешь знать, где я родился? Хочешь, правда?
Быть может, он расценивал мое равнодушие как угрозу своей власти. Быть может, ему просто хотелось проверить, как мной можно вертеть, до какого предела можно подталкивать: ведь он все время утверждал, что обстоятельства его рождения не играют никакой роли, а теперь вдруг принялся навязывать мне детали.
У меня созрела новая идея зачина, сообщил я, хотя никакой идеи у меня не было. Все идеи уже иссякли.
Но самому-то хочется узнать, а?
Да мне по фигу, Зигфрид.
И это была чистая правда. Я устал от Хайдля, мне осточертели его игры.
Но ты должен это вставить в книгу. Мое появление на свет – как же без него?
Нет, я больше ничего не должен. Джин Пейли велел мне закончить книгу любым возможным способом.
Я родился…
Знаете что?
Родился, с нажимом повторил он, на пустынном юге Австралии, в шахтерском городке. Назывался он Джаггамьюрра.
На самом деле вы мне совершенно не интересны, процедил я, надеясь спровоцировать оскорбительным тоном какой-нибудь отклик. Если честно, вы, с моей точки зрения, скучный человек.
Сейчас там никто не живет. Это город-призрак.
Эту историю я уже слышал и проверил по надежным источникам.
В Джаггамьюрре, бросил я, последняя запись о рождении была сделана в тысяча девятьсот девятом году.
Хайдль промолчал: возможно, не расслышал.
Вы неплохо сохранились, добавил я.
Мое рождение не зарегистрировали, сказал Хайдль, отрываясь от газеты, чтобы адресовать мне легкую, печальную улыбку.
Как такое возможно?
Сотни миль до ближайшего населенного пункта. Для моих бедных родителей это стало непреодолимым препятствием.
Я ничего не ответил, и Хайдль, насколько можно было судить, продолжал вдохновенно импровизировать.
Как можно усомниться в моих словах? – Воздев руки, он словно кого-то благословлял. Как можно не поверить?
Джаггамьюрра?
Уникальное место, бросил Хайдль.
Вы хоть раз там бывали? – спросил я.
А как же, в семьдесят восьмом, сообщил Хайдль.
Тут же осознав свою промашку, он поспешил добавить:
Возил туда семью – показать родные места.
Значит, вы хотите, чтобы в книге была упомянута Джаггамьюрра?
Хайдль посмотрел на меня в недоумении.
Ну… я же там родился.
Разумеется, кивнул я. И как вам понравился родной город?
Пылища.
Пылища?
Да.
Что-нибудь еще? Друзья? Истории? Уклад семейной жизни?
Одна пылища.
Все бесполезно. Он не собирался рассказывать мне ничего такого, что можно было бы использовать в книге. Мне предлагалось наскрести из этой пылищи главу о его детстве. С нарастающим ужасом я сознавал, что не имею представления, как справиться с мемуарами Хайдля и выбить свой гонорар, не имею представления, как начать, а тем более закончить книгу, чтобы приобрести новые кроссовки, а по возвращении домой, к Сьюзи и нашей растущей семье, создать хоть какой-то резервный фонд, которого хватило бы до завершения моего незавершаемого романа, до сих пор лишенного и сюжета, и плана. Пауза настолько затянулась, что у меня случился паралич души и ума, отчего я ненадолго потерял дар речи.
Но не совершить последнюю попытку было бы непростительно.
Каким вы были ребенком? – спросил я.
Ребенком? – переспросил Хайдль, листая свежий номер журнала «Вуменз дей». Не поднимая взгляда, он произнес: Ага, ребенком. Ребенком? Понятия не имею. С первых дней жизни я числился в розыске. И вернулся к чтению.
Я напечатал: «С первых дней жизни я числился в розыске».
Изучив эту строчку, я вырезал ее из конца документа и тут же поместил в самом верху, непосредственно под заголовком «Часть первая» и там, в начале текста, который, как я надеялся, еще мог превратиться в книгу, перечитал заново.
Это было уже нечто, хотя что именно, я так и не понял. Фраза звучала как глас вопиющего в пустыне. За неимением лучшего я решил последовать за этим гласом. Фраза расшевелила меня изнутри, а если точнее, эту строчку я услышал, и она, эта строчка, позволила мне услышать другие предложения: сначала одно-два, потом еще и в конце концов столько, что уже не умещалось в голове.
Читать дальше