Ричард Фланаган - Первое лицо

Когда Хайдль встал, чтобы подсесть ко мне за столик для переговоров, я предложил ему не беспокоиться.

Ваше кресло намного удобнее этих, сказал я, ничуть не покривив душой. А кроме того, там вам будет удобнее заниматься другими делами.

Он улыбнулся и без возражений сел в директорское кресло, за директорский стол. До меня дошло, что я впервые вижу, как он расслабился. Он весь как-то вытянулся, его речь изменилась, теперь он говорил более непринужденно, вроде бы сумев найти нечто среднее между светской беседой и жесткими ответами на мои вопросы. И каким-то образом при этом Хайдль сохранил внушительность. От уклончивости он не избавился, нет, но в конце концов повел себя так, как, похоже, хотелось ему самому, я бы сказал, он держался как человек с положением и вместе с тем скромный, готовый затеряться в толпе.

Отлично работаешь, Киф, заметил Хайдль, откинувшись на спинку директорского кресла. Я сказал Джину, что ты произвел на меня самое благоприятное впечатление.

Спасибо, Зигфрид, отозвался я, стуча по клавишам и принимая смиренный вид.

Хайдль сцепил руки, положив их на директорскую столешницу, и принялся щелкать суставами пальцев, медленно раскачиваясь в кресле. Дворнягу хоть на трон посади – королем не станет, подумал я. Но зато все решат, что это и не дворняга вовсе. Наверное, у меня в душе уже закипала злоба.

Теперь нам нужно всерьез взяться за работу, произнес я.

Разумеется. Иначе зачем я здесь?

ЦРУ? Расскажите, на что это было похоже.

Уже рассказывал.

Лаос. Тайная война. Поведайте о ней.

Никогда не бывал в Лаосе. Кого ты слушаешь?

Лэнгли?

Не надеешься ли ты, что я буду откровенничать об этом с тобой ?

Ну… да, ответил я, надеюсь. За двести пятьдесят тысяч, которые вам здесь платят, надеюсь. Не на полную откровенность, но хотя бы на частичную. Это реально. А что там насчет Германии?

Я лихорадочно рылся в памяти, перебирая свои скудные знания о Германии начала семидесятых.

Догадываюсь, что вы работали на группу Баадера – Майнхоф?

Водил знакомство с Шакалом. Карло – так его называли. Но это не для печати. Мы в основном концентрировались на Штази.

Шакал – это неплохо.

Что? – встрепенулся Хайдль, и я понял: все, чего удалось добиться, пошло прахом.

Хайдль подошел к выключателю верхнего света и с подозрением его осмотрел.

Знаешь, что с тобой сделают, если будешь много болтать? – спросил он.

Расскажите.

Смеясь, он приблизился к директорскому столу и поднял телефонную трубку.

Чтобы ты понимал: не образ жизни приводит к достижениям, сказал Зигги Хайдль. Взять хотя бы Папу Дока, Аугусто Пиночета, Уолта Диснея. Это их достижения определили им жизнь, если тебе требуется пояснение.

Это и к Диснею относится?

Вот именно . О том и речь.

Но почему так? – спросил я.

Почему? – Хайдль вдруг сорвался на крик и бросил телефонную трубку. Почему, почему! Пришло время, когда считается, что для всего должно быть объяснение. Но его нет! Почему происходит так? А не этак?

Вы о чем?

Никакого «почему» не существует! – взвизгнул Хайдль.

Но ярость великого мистификатора остыла так же внезапно, как и разгорелась, а ее место словно по волшебству занял дар прозрения.

Ладно. Одну историю, так и быть, расскажу, проговорил Хайдль. Но только одну. Потому что она и так на слуху.

Я выжидал. И он во второй, или в первый, или в последний раз рассказал мне историю про козленка.

Детеныш козы – как его?

Козленок.

Он ткнул в мою сторону пальцем.

Именно. Козленок! Так вот: тебе на откорм дают козленка.

В ЦРУ сотрудникам дают козла?

Верно, сказал Хайдль, обретая уверенность. С ума сойти, да? Это чтобы кое-чему их научить.

Его приходится кормить из рук?

Хайдль будто бы немного удивился.

Они же милые животные, эти маленькие козлики. Умные.

Козлята.

Козлята? Очень умные. Козленок всегда к тебе привязывается. А потом в один прекрасный день ты получаешь приказ его застрелить.

Чтобы научиться убивать?

Нет. Впрочем, возможно. Но дело не в этом.

И как его нужно убить? Выстрелом в голову?

В голову, подтвердил он.

Уверенности, похоже, у него поубавилось.

Или выстрелить в какое-то другое место?

Он поразмыслил, где именно может находиться другое место . Щека задергалась. Время шло. Наконец Хайдль заговорил.

В живот.

Почему в живот?

Хайдль ответил не сразу. Поводил пальцем вверх-вниз по столу. Казалось, что голова его занята чем-то другим, но чем именно – воспоминаниями или новой идеей – понять невозможно. Хайдля всегда было сложно понять. Он постоянно перемалывал что-то в уме: тебя, весь мир, очередную историю. Чаще всего – очередную историю.