Дойна Галич-Барр - Колокола и ветер

После работы Ненад вместе с отцом часто захаживал в клуб. Одни или с друзьями, они всегда сидели за одним и тем же столом, где была табличка: «Зарезервировано для королевского офицера Радомира». Слушали музыку, горячо беседовали, словно хотели наверстать годы, потерянные в разлуке.

– Ненад, – говорил отец, – ты любишь ночь, как я. Она рождает в нас некое особое возбуждение. Мы оживаем, а узость пространства, от которой днем на чужбине не спрячешься, пусть даже здесь красиво и удобно, сменяется беспредельностью. Мы словно пойманы золотой сетью звезд, и ангелы на своих крыльях несут нас над водой через океан, к заре нашего родного края.

– Возвращаясь на прежний солнечный путь, – говорил он сыну, – мы ищем себя и тепло родного дома в печальной задушевной песне. В ней берега нашего моря, реки и горные вершины, которые говорят с небом и дремлют в вековечном сне. В этом сне мы ищем ключи от своих судеб и любви, какой она могла бы быть, если б мы ее видели точно и истинно.

Он беспрерывно курил, грызя старый янтарный мундштук. С той же страстью, с какой он любил жизнь, курил, пуская колечки дыма и глядя, как они исчезают.

– Видишь ли, Ненад, жизнь – как эти кольца дыма. Вместе с дыханием они улетают в пространство, колышутся, как тело восточной танцовщицы, которая манит тебя твоей же собственной грезой о ней. Но лучше грезить и мечтать, сынок, чем не дышать от страха, что все преходяще. Может быть, и то, что мы видели и пережили, – заблуждение? Человеческие чувства и разум ограниченны, они словно в вечно зачаточном, помраченном состоянии. Кто-то в каком-то веке видит и может больше, чем обычные люди. Он запечатлен в истории шедевром или изобретением, которое, поскольку оно уже сделано, выглядит так естественно и просто, как будто его мог сделать каждый. Чудесная штука этот наш мозг, мы его не используем до предела возможностей. Может быть, так хочет Бог, потому и позволяет только избранным осветить тьму и создать, хотя бы в мелком пространстве, шедевр, который будет воздействовать на нас, остальных, и на всю жизнь на планете. Мы гордимся, что Никола Тесла – серб. Посмотри на его открытия! Он дал нам свет во тьме, и сколько б ни было других изобретений, весь мир обязан знать и его имя, и откуда он. А Михайло Пулин – он тоже родом из нашего отечества, – каков его вклад в технологию!

Я мелок, незначителен в сравнении с гениями, сынок. Я защищал родину от немцев, которые нас всегда ненавидели и завидовали нам. Я попал в плен, мне пришлось расстаться со всем, что я любил. Нас, солдат, особенно солдат проигранной войны за свободу, быстро забывают, особенно если мы живем за границей.

И здесь, на чужбине, где я даже не говорю как следует на здешнем языке, все, что мне осталось, – любить Негоша, соблюдать заветы православия, петь в церковном хоре, да еще сидеть вот в этом кафе с нашей музыкой. Это особые, любимые острова моего существования, часть родины, милой и лелеемой в душе. Я не хотел потерять ее на этой земле, где много лет живу как эмигрант. Я защищаю ее, пока умею мыслить и чувствовать.

Боюсь, даже то, что сегодня живет в душе, этом самом таинственном органе тела, постепенно начнет угасать, исчезать во тьме, прежде чем откажут сердце и легкие. Я не буду способен чувствовать, понимать речь, говорить, узнавать любимые лица, слышать песни, которые меня поддерживали здесь, далеко от родины и от семьи, не давая сломаться. Они годами подбадривали меня, давали надежду: настанет день, когда я смогу вернуться и на свободной родине зачерпнуть ладонью чистой воды из нашего родника, ощутить в свежем дуновении ветерка запах сосновой смолы и цвета акации, сорвать виноградину с лозы, которая ждет меня, став еще сильней и ветвистей. И я скажу вселенной: ради этого стоило страдать в немецком лагере и на чужбине!

Я отдал за родину часть молодости и семью. А она меня забыла, даже критиковала за то, что я был офицером нашего короля Карагеоргиевича, – говорил он.

Ненад слушал внимательно и вновь и вновь восхищался мыслями отца, его патриотизмом, привязанностью ко всему сербскому и всему человеческому.

– Старина, – нежно сказал он отцу, – твой ручей перед домом, и земля, что всегда давала плоды, и виноградники, разросшиеся с тех пор, как ты уехал, и гора, о которой ты вспоминаешь, и звоны монастырей и церквей, которые ты все еще слышишь и узнаёшь даже во сне, – все это принадлежит тебе и твоему народу. Им не хватало твоего голоса, твоей молитвы и прикосновения твоих рук, но они были твоими за сто поколений до тебя и всегда тебя ждут. Не жди от безбожника, чтобы он кого-то любил, просил прощения за то, что тебя изгнали. Он потерял себя, пытаясь доказать, что Бога нет, его занимает только доктрина, в которую он верит. Безбожники преходящи. Придут другие, они, быть может, прочтут и поймут историю и будут благодарны вашему поколению за то, чем вы пожертвовали, дабы мы как нация не были истреблены. А ты, отец, никогда не состаришься, пока слушаешь сербские песни и следишь за бейсболом!