Никола Юн - Весь этот мир

– Мне плевать на чертовы деньги. Не делай этого, Фил. Если ты меня уволишь, все подумают…

Он перестает шагать и отводит трубку от уха. Долгую минуту он не произносит ничего. Олли тоже замирает, надеясь, что Фил сейчас все исправит.

– Господи. Вы просто не можете так со мной поступить. Со мной же никто после этого не станет иметь дело.

Олли хочет подойти к отцу и сказать ему, что все будет в порядке, но не может. Он слишком напуган. Он незаметно выскальзывает из комнаты, забрав с собой чашку.

Проходит несколько месяцев, прежде чем отец первый раз напивается днем – жестоко напивается, так, что орет во всю глотку и на следующий день не помнит, что произошло. Тогда он провел весь день дома, сидя перед телевизором и дискутируя с ведущими финансовых новостей. Стоило кому-то из них упомянуть название его бывшей компании, и он пришел в ярость. Налил виски в высокий стакан и добавил туда водки и джина. Смешивал их длинной ложкой, пока бледноянтарная смесь не стала бесцветной, как вода.

Олли наблюдал за тем, как в стакане исчезает цвет, и вспоминал тот день, когда отца уволили и как он побоялся подбодрить его. Если бы он сделал это, было бы теперь все иначе? Если бы?

Он вспоминал, как отец говорил ему, что одно не всегда приводит к другому. Он вспоминал, как сидел за барной стойкой и смешивал молоко с шоколадом. Думал о том, что шоколад стал белым, а молоко – коричневым и что порой невозможно снова вычленить составляющие, как бы ты того ни хотел.

– ТВОЯ МАТЬ СПРОСИЛА, не замечала ли я за тобой чего необычного в последнее время, – говорит Карла из другого конца гостиной.

Я смотрю первую часть фильма «Миссия невыполнима» с Томом Крузом. Он играет супершпиона Итана Ханта, который ведет двойную, тройную, а порой и четверную жизнь. Фильм подходит к концу, и Итан как раз разоблачает себя, в буквальном смысле, чтобы поймать плохих парней.

Карла повторяет сказанное, на этот раз громче.

– А ты замечала? – спрашиваю, когда Итан снимает свою невероятно реалистичную маску и открывает лицо.

Я наклоняю голову вбок, чтобы рассмотреть его получше. Карла выхватывает пульт у меня из рук и нажимает паузу. Затем бросает пульт в угол дивана.

– Что не так? – Мне становится стыдно, что я ее игнорировала.

– Ты. И этот мальчик.

– Что ты хочешь сказать?

Она вздыхает и садится.

– Я знала, что позволять вам видеться – это ошибка.

Теперь я вся внимание.

– Что сказала мама?

– Ты что, отказалась смотреть с ней кино?

Я знала, что не стоит этого делать. У мамы был такой обиженный и разочарованный вид, но я не хотела ждать девяти часов, чтобы пообщаться с Олли. Я никак не могу с ним наговориться. Слова переполняют меня. У меня никогда не иссякнут темы для общения с ним.

– И она говорит, что ты все время рассеянная. И заказала много одежды. И обувь. И она почти обыграла тебя в какой-то игре, в которой ты всегда побеждаешь.

Ого.

– Она что-то подозревает?

– Это все, что тебя беспокоит? Послушай, что я скажу. Твоя мать скучает по тебе. Она одинока без тебя. Ты бы видела ее лицо, когда она со мной об этом заговорила.

– Я только…

– Нет! – восклицает Карла, вскидывая руку. – Тебе больше нельзя с ним видеться. – Она тянется за пультом и сжимает его в руках, глядя куда угодно, только не на меня.

Меня охватывает паника, сердце колотится в груди.

– Карла, пожалуйста. Пожалуйста, не отнимай его у меня.

– Он не твой!

– Я знаю…

– Нет, ты не знаешь. Он не твой. Может, сейчас у него и есть на тебя время, но скоро он снова пойдет в школу. Там он познакомится с какой-нибудь девочкой и станет ее Олли. Ты меня понимаешь?

Карла просто пытается оградить меня от боли, так же как я пыталась оградить себя несколько коротких недель тому назад, но ее слова убеждают меня в том, что сердце у меня в груди – такая же мышца, как и все остальные. Оно может болеть.

– Я понимаю, – отвечаю тихо.

– Побудь со своей матерью. Мальчики приходят и уходят, а матери – это навсегда.

Я уверена, что те же самые слова она говорила своей Розе.

– Ладно. – Карла протягивает мне пульт.

Мы обе разглядываем застывшую картинку на экране. Потом она упирается обеими руками в колени и встает.

– Ты серьезно это сказала? – обращаюсь я к ней, когда она проходит полкомнаты.

– Сказала что?

– Ты говорила, что от любви я не умру.

– Да, но от нее может умереть твоя мать. – Она выдавливает из себя слабую улыбку.