Никола Юн - Весь этот мир

Я убеждаю себя в том, что все в порядке. Я не заболела после первой нашей встречи, к тому же он знает правила: никаких прикосновений, полная дезинфекция и отказ от визита, если у него есть хоть малейшее подозрение, что в ближайшие дни он может заболеть.

Я убеждаю себя, что не так и ужасно обманывать маму. Внушаю себе, что не заболею. Внушаю себе, что нет ничего плохого в дружбе. Что Карла права и от любви я не умру.

КОГДА Я ВХОЖУ В КОМНАТУ, Олли опять на стене. На сей раз он забрался до самого верха.

– У тебя что, никогда не устают пальцы? – спрашиваю я.

– У них очень строгий режим тренировок, – отвечает он с улыбкой.

У меня внутри все переворачивается, к чему мне, похоже, придется привыкнуть. Это такой своеобразный побочный эффект от встречи с ним.

Вчера я делала в этой комнате уроки. Знаю, что со вчерашнего дня все здесь осталось неизменным, но теперь комната кажется мне другой. С Олли она будто наполняется жизнью. Если бы искусственные растения и деревья вдруг ожили и закачались, я бы не удивилась.

Я устраиваюсь в самом дальнем уголке дивана. Олли слезает со стены и садится, прислонившись к ней спиной, скрестив ноги. Я поджимаю ноги под себя, поправляю копну волос, обхватываю себя руками за талию. Почему, находясь в одном помещении с ним, я так остро чувствую свое тело, каждую его частичку? Я ощущаю даже собственную кожу.

– Ты сегодня обулась, – замечает Олли. Замечает. Он наблюдательный – из тех парней, которые сразу поймут, если ты перевесишь картину или поставишь в комнате новую вазу.

Я опускаю взгляд на свои кеды.

– У меня таких девять пар, одинаковых.

– И ты еще упрекаешь меня в выборе одежды?

– Ты носишь только черное! У тебя из-за этого какой-то панихидный вид.

– Мне нужен словарь, чтобы с тобой общаться.

– Панихидный – свойственный панихиде.

– Не особо полезное определение.

– В общем, по сути своей ты ангел смерти.

Олли улыбается мне:

– Коса меня все-таки выдала, да? А я-то думал, что хорошо ее прячу.

Он меняет позу и теперь лежит на спине – колени согнуты, пальцы рук переплетены под головой. Я снова начинаю беспричинно ерзать на месте, подтягиваю колени к груди и обхватываю их руками.

Наши тела ведут свой собственный диалог, независимо от нас. В этом и заключается разница между дружбой и чем-то другим? Вот в этом остром восприятии?

Воздушные фильтры работают, производя низкий гул, заглушаемый шумом вентилятора.

– Как это устроено? – Олли рассматривает потолок.

– Это промышленная система. Окна запечатаны, поэтому воздух проникает в дом только через фильтры на крыше. Они пропускают частицы размером не больше чем 0,3 микрона. Кроме того, благодаря системе циркуляции воздух в доме полностью обновляется каждые четыре часа.

– Вау. – Олли поворачивает голову в мою сторону, и я вижу, что он пытается осознать, насколько я больна.

Я отвожу взгляд.

– Все покрыла сумма, полученная в качестве компенсации. – Предвосхищая его вопрос, добавляю: – Водитель грузовика, который насмерть сбил моих папу и брата, уснул за рулем. Он работал три смены подряд. И выплатил маме.

Олли снова отворачивается и смотрит в потолок:

– Сочувствую.

– Все это странно, потому что я особенно их не помню. То есть вообще не помню. – Я пытаюсь игнорировать чувства, которые поднимаются во мне, когда я обо всем этом думаю. Печаль, не совсем похожая на печаль, а еще вина. – Довольно странно тосковать по чему-то, чего у тебя никогда не было, – во всяком случае, чего ты не помнишь.

– Не так уж и странно, – говорит Олли.

Мы оба умолкаем, а потом он закрывает глаза и спрашивает:

– Ты когда-нибудь задумываешься о том, какой была бы твоя жизнь, если бы ты могла что-нибудь в ней изменить?

Обычно не задумываюсь, но теперь начинаю. Что, если бы я не болела? Что, если бы мои папа и брат не погибли? Не думать о невозможном – вот каким способом мне до сих пор удавалось сохранять внутреннее спокойствие.

– Все считают себя особенными, – продолжает Олли. – Каждый человек – как снежинка, так ведь? Мы все уникальные и сложные. Мы никогда не сможем понять, что творится в душе у другого человека, и все такое, да?

Я медленно киваю. Я согласна с тем, что он сейчас говорит, и в то же время уверена, что не соглашусь с тем, что последует дальше.

– Так вот, я считаю, что все это чушь. Мы не снежинки. Мы просто совокупность входных и выходных значений.

Я перестаю кивать:

– Что-то вроде формулы?