Никола Юн - Весь этот мир

– МОЖНО ОН НАВЕСТИТ МЕНЯ?

Я удивила саму себя этим вопросом, но Карла вовсе не удивлена. Она ни на секунду не перестает вытирать несуществующую пыль с моей книжной полки.

– Все вы одинаковые. Дай вам палец, так и всю руку норовите отхватить.

– Значит, нет? – спрашиваю я.

Она смеется.

ПРОБУЮ СНОВА:

– Всего на полчаса. Он пройдет дезинфекцию, как мистер Уотерман, и тогда…

– Ты с ума сошла?

– ПЯТНАДЦАТЬ МИНУТ?

– Нет.

– ПОЖАЛУЙСТА, КАРЛА…

Она обрывает меня:

– А я еще верила, что ты в порядке.

– Так и есть. Я в порядке. Мне просто хочется увидеться с ним…

– Мы не всегда получаем то, что хотим, – говорит она.

Судя по одной только категоричности ее тона, я понимаю, что эту фразу она говорит Розе постоянно. Вижу, она сожалеет, что сказала это мне, и все равно больше ничего не добавляет.

В конце дня, собираясь уходить, Карла останавливается на полдороге и говорит:

– Ты же знаешь, что мне нелегко тебе отказывать. Ты хорошая девочка.

Я сразу бросаюсь в открывшуюся лазейку:

– Он пройдет дезинфекцию и будет сидеть в другом конце комнаты, далеко, очень далеко от меня. Всего пятнадцать минут. Полчаса максимум.

Карла качает головой, но не очень уверенно.

– Это слишком рискованно. И твоя мать никогда на это не согласится.

– Мы ей не скажем, – тут же говорю я.

Карла бросает на меня острый, разочарованный взгляд.

– Вам, девочкам, и правда так легко солгать своим мамам?

КАРЛА СНОВА ПОДНИМАЕТ ЭТУ ТЕМУ через два дня, сразу после обеда.

– Так. Теперь слушай меня, – говорит она. – Никаких прикосновений. Ты в своей половине комнаты, он в своей. Я сказала ему то же самое.

Я понимаю слова, которые она произносит, но не могу связать их воедино.

– Что ты имеешь в виду? Ты хочешь сказать, что он здесь? Он уже здесь?

– Ты в своей половине, он в своей. Никаких прикосновений. Ты поняла?

Я не поняла, но все равно киваю.

– Он ждет тебя в солнечной комнате.

– Он прошел дезинфекцию?

Карла бросает на меня взгляд, в котором ясно читается: «За кого ты вообще меня принимаешь?»

Я встаю, сажусь и снова встаю.

– Ох, Иисусе, – вздыхает она. – Быстро иди наверх и приведи себя в порядок. Я дам вам только двадцать минут.

Мой желудок не просто подскакивает, он исполняет в воздухе сальто-мортале без страховочного троса.

– Почему ты передумала?

Карла подходит ко мне, берет меня за подбородок и смотрит мне в глаза так долго, что я начинаю беспокойно ерзать на месте. Я вижу, как тщательно она подбирает слова. В конце концов произносит только:

– Ты заслуживаешь хоть немного радости.

Так вот как Розе удается получать все, что она пожелает. Она просто просит свою мать, у которой слишком большое сердце.

Я иду к зеркалу «приводить себя в порядок». Я почти и забыла, как выгляжу. Смотрю на себя нечасто. Какой в этом смысл, если никто меня все равно не видит. Мне нравится думать, что я похожа на маму с папой в соотношении 50 на 50. У меня бронзовая кожа теплого оттенка – результат смешения маминой бледно-оливковой с папиной насыщенной темно-коричневой. Волосы у меня густые, длинные и волнистые, не такие курчавые, как у него, но и не прямые, как у нее. Даже мои глаза – идеальная смесь: не азиатские и не африканские, а где-то посередине.

Я отвожу взгляд от своего отражения, а потом быстро смотрю в зеркало снова, чтобы застать себя врасплох и получить более точное представление о том, что увидит Олли. Пытаюсь засмеяться, а потом улыбаюсь с закрытым и с открытым ртом. Даже хмурюсь. Хотя надеюсь, что при встрече с ним у меня не будет повода это делать.

Карла наблюдает за моими кривляньями в зеркале, довольная и озадаченная одновременно.

– Я почти вспомнила себя в твоем возрасте, – говорит она.

Я обращаюсь к ее отражению:

– Ты уверена? Больше не считаешь, что это слишком рискованно?

– А ты что, хочешь меня отговорить? – Карла подходит и кладет руку мне на плечо. – Все рискованно. Ничего не делать – тоже рискованно. Решать тебе.

Я обвожу взглядом свою белую комнату, смотрю на белый диван и полки, белые стены, все безопасное, привычное и неизменное. Я думаю об Олли, замерзшем после процедуры дезинфекции и ждущем меня. Он – прямая противоположность всему этому. Небезопасный. Непривычный. В постоянном движении. Он – это самый большой риск, на который я когда-либо шла.