Хилари Мантел - Перемена климата

Анна кивнула — и чуть не вскрикнула от боли в онемевшей шее. Полковник, судя по всему, решил, что она вопреки ее собственным словам все-таки затеяла голодовку. Ладно, пусть думает что хочет. Он в своем праве. А та чернокожая женщина со шваброй в коридоре — ей тоже предложат фрукты? Анна представила свое тело, вообразила, как постепенно увядает, становится худее, тощает, тощает… И впервые за время заключения испытала приступ страха. Она к такому не готова, подумалось ей. Вот Эмма бы справилась, почти наверняка. Справилась бы? Да она бы гордилась собой. Как ни удивительно, страх Анна встретила едва ли не с облегчением. Выходит, она нормальная женщина, нормальный человек. Если бы она не ощущала страха, будучи в тюрьме, как, думалось ей, она прожила бы остаток своих дней? Как она смогла бы позволить себе роскошь пугаться обыденных, повседневных страхов, если бы не устрашилась в тюремной камере?

— Полковник, прошу вас, скажите, что с моим мужем. Мне вполне достаточно вашего слова, что он в безопасности.

— Полагаю, ничто не препятствует вашей с ним встрече.

— Я увижу Ральфа? Когда? Сегодня?

Полковник тяжело вздохнул.

— Имейте терпение, миссис Элдред. — Анна читала по его лицу: полковнику явно хотелось сорвать на ней свое раздражение. — Послушайте, миссис Элдред. Мне жаль, если с вами обращаются дурно, однако дело в том, что такие заключенные, как вы, для нас в новинку. До сих пор под мою ответственность светские, так сказать, дамы не поступали, вы первая. И для моего персонала — тоже. Вот почему мы допустили эту оплошность с ведрами и сделали, допускаю, ряд других ошибок. Поверьте, никто не собирается удерживать вас здесь дольше необходимого.

— Но почему меня вообще арестовали? Никто ничего не спрашивает, запихнули в камеру — и все…

— Миссис Элдред, никто не желает вам зла. О причинах же ареста позвольте не распространяться — вы и сами знаете, что натворили.

— Моего мужа вы допрашивали?

Полковник покачал головой.

— Нет, миссис Элдред — не в том смысле, какой вы вкладываете в это слово. Откуда вообще такие мысли? Неужели кто-то из моих подчиненных был с вами груб?

— Нет.

— Вот видите. И вашему мужу тоже никто не причинил вреда.

— Я вам не верю.

— Как мне вас разубедить? Быть может, вы поверите, если я скажу, что здесь вы находитесь ради вашей собственной безопасности?

— Безопасности от кого?

Полковник устало усмехнулся.

— От вас самой.

— Вы не выдвинули никаких обвинений. Мне почему-то кажется, что никаких обвинений и не будет. Почему вы меня не отпускаете?

— Боюсь, на данный момент у меня нет такой возможности.

— Почему?

Продолжай задавать вопросы, не останавливайся; глядишь, хоть на один ответ да получишь.

— Я не располагаю соответствующими полномочиями, миссис Элдред.

— Неужели, полковник? Ждете, пока с вами заговорит ваш Бог?

— Нет. — Полковник позволил себе подобие улыбки. — Жду телефонного звонка из Претории. На большее не претендую.

— И когда вам должны позвонить?

Полковник поерзал на стуле, затушил сигарету в пепельнице.

— Не знаю, миссис Элдред. Я научился терпению. Могу вам посоветовать то же самое.

Анна посмотрела ему в лицо.

— Знаете, полковник, не исключено, что мы с вами оба состаримся в этих стенах.

Вечером, совершенно неожиданно, принесли бак с горячей водой и чистое и сухое полотенце. До этого мгновения Анне разрешали умываться всего лишь раз в сутки. Еще принесли фрукты и плитку шоколада.

— Не ешьте все сразу, иначе можете отравиться, — сквозь зубы посоветовала надзирательница. По ее лицу было видно, что она не одобряет особого отношения начальства к этой заключенной.

Анна развернула обертку, вдохнула аромат шоколадки, этот насыщенный запах дешевой сладости: сахар, масло… Она презирала себя. Полковник видит ее насквозь, думала она, знает, что она слаба. Сладость скользнула по ее языку, проникая в кровоток. Сердце забилось чаще. Она села на койку, подобрала ноги. «Я всегда буду ненавидеть себя, — подумала Анна, — никогда не прощу себя за эту уступку, буду терзаться муками совести, пока живу». Она провела языком по зубам, как бы собирая остатки вкуса, точно кошка, облизывающая усы. Замерила пульс, прижав большой палец к нежной коже запястья. Частота пульса ее встревожила. Зато она жива, сказала она себе.

Хотя, возможно, это всего лишь уловка. Завтра, того и гляди, снова принесут кашу, ложку с засохшими следами чужой пищи и ведро для аборигенов. Вынести подобное унижение повторно будет непросто.