Ольга Рыкова - Я объявляю Джихад…

Я все пыталась вспомнить, что написал в своей книге Дэн Браун, там под ней что спрятано? Святой Грааль? Или нет. Ну да ладно, напридумывают тоже, какой там Святой Грааль!

Мы спустились внутрь. Очереди за билетами, на мое удивление, почти не было. Взяли карту, времени бездумно бродить по всем залам не было, у меня был конкретный план: нам нужен был второй (первый) этаж крыла Денон — залы итальянской живописи, а конкретно, конечно, зал номер семь. Пошли бродить, указатели в сторону нужной нам картины были здесь повсеместно.

У входа в нужные нам залы красовалась древнегреческая богиня Ника, Виктория Самофракийская. Монументальная дама, стоящая на пьедестале, отдаленно напоминающем корабль. У неё нет рук и нет головы. «Как это символично, — подумала я. — Богиня победы, победа и война шествуют рука об руку, без войны нет победы. Война и победа неразделимы. Словно время и сама жизнь внесли коррективы в работу автора, зачем войне голова? У войны нет смысла и нет разума — голова ей ни к чему. Зачем победе руки? Она не сможет обнять павших в бою, она не создает и не созидает — руки ей не нужны. Но шаг ее решительный! Люди без мозгов всегда решительны в своих действиях. И имя автора неизвестно, как и у всех войн на земле. Имя мастера давно растворилось во времени, а она, окрыленная, все еще живет на земле». От этой мраморной девы у меня пошли мурашки по коже.

Пошли бродить дальше, разглядывая великолепные фрески Боттичелли, великолепные полотна Рафаэля, Корреджо и Тициана.

Уж простите меня, поклонники Малевича и прочих художников абстрактного искусства, но что-то я не понимаю, в чем там прикол. Подлинное произведение искусства — это когда на протяжении веков так никто и не смог повторить и воссоздать ни образ, ни состав красок, ни лак, ни полноту жизни, передающую нам невероятную энергию.

Долго стояли у «Мадонны в гроте». Дарье было невыносимо скучно, она уткнулась в телефон. В зале номер семь было много народу. Я выбрала более или менее удобную позицию. Маленькая, темная, выгоревшая от времени, она усмехалась над нами всеми. В ее лукавом взгляде я читала: «Нарисуйте-ка так! Черта с два! Что я о вас всех думаю? Вы мне безразличны! Вы маленькие и никчемные людишки! Я заставлю вас любить и ненавидеть меня, вы будете утверждать, что я некрасива или прекрасна, надменна и проста, все что угодно, но вы будете говорить и думать обо мне многие сотни лет». Постояв минут двадцать, улыбаясь картине, я вышла из этого зала. Время до закрытия еще есть.

— Давай найдем Венеру Милосскую.

— Ага, — не отрываясь от телефона, пробурчала Дарья.

Спустились опять на нулевой этаж. Начали бродить по залам в поисках Афродиты.

— Смотри-ка, а она тоже невысокая, — улыбаясь, сказала я дочери. Только непонятно, почему она без рук, богиня любви просто обязана иметь руки. Но время безжалостно даже к богиням. А может, в мире не осталось больше любви, и поэтому она без рук?

Мы вышли из музея в девять, вечер был чудесный и тихий, тепло, люди неспешно прогуливались по улицам.

— Пойдем и мы погуляем, такая погода хорошая, и здесь есть что посмотреть.

— Мам, уже поздно, может, поедем?

— Да ладно тебе, пошли, дома все равно делать нечего.

Игорь до сих пор не звонил.

Сил уже никаких не было, съемка еще и не собиралась прекращаться, дубль за дублем, голова уже гудела.

«Надо позвонить Ольге», — подумал мужчина в гриме и форме немецкого офицера времен Второй мировой войны.

Гаспар взял телефон и обалдел — десять непринятых, все от Луи.

— Луи, что случилось? — с волнением он говорил в трубку.

— Гаспар, ты где? Где твоя русская подруга? Ты мне говорил, что они живут в десятом квартале. В городе повсюду теракты, нас эвакуировали со стадиона, в десятом квартале неизвестные расстреляли какое-то кафе, в одиннадцатом округе тоже. Ужас, что творится в городе, ты сейчас где?

— Я на съемках, — и сбросил разговор.

Он присел на корточки, взялся правой рукой за рот, левой судорожно набирал Ольгин номер — никто не отвечал.

«Расстреляли кафе, какое? КАКОЕ? ВОЗЬМИ ТРУБКУ!!!

Я ей сказал пойти поужинать без меня! ЗАЧЕМ?»

Он выскочил на улицу и прыгнул в машину. В одной руке телефон на кнопке дозвона.

В пробке на проспекте Парментье в светло-серой спортивной машине сидел мужчина в фашистской форме, словно прошлое наслоилось на настоящее, будто это было уже когда-то, дежавю. Страх и ужас на лицах людей, они бегут в неизвестном направлении. Движенье замерло, как само время, машины сигналят. Он жмет на кнопки. Ответа нет. Вдруг словно молния ударяет в голову! «Дарья! У меня есть ее телефон! Дарья где ты?» Руки не слушаются, его пальцы дрожат. Гудок длится сотни лет.