Мария Рыкова - Дело во мне

Робби небрежно шаркал по сопливому тротуару. На темно-синем воротнике его прошлогоднего пальто искрились капельки дождя. Черные пряди со лба спадали на светло-голубую повязку, поблескивая от касания солнца. Забравшись между домов, как будто прячась от восходящего солнца, по всему городу расстелился туман. Машины, мигая красными глазницами, напряженно ерзали по улицам в надежде вырваться из узких переулков и мостовых на просторы стремительного шоссе. На дорогу, где нет недоверчивых камер, нет ограничений, где много риска и вместе с ним свободы – на серую ленту, брошенную чей-то умелой рукой среди полей, вдоль лесов, туда, вперед, на север, дальше, где можно позабыть свое имя и день рождения – туда, где люди другие, где масок нет, где жизнь настоящая…

Он переглядывался с серым асфальтом, стараясь идти в такт песне, бьющей по ушам. Терпкие голоса, дерзкие истории… Как легко почувствовать себя крутым, веря, что текст песни о тебе. Что ты тот самый четкий пацан, который в скором будущем станет богатым и будет всем рассказывать о жизни на самом дне в провокационных рифмах и интервью. Немного высокомерно, с ноткой безразличия – эта картинка крутится в голове до первого школьного звонка и замечания дежурного, который тыкает тебя носом в часы и бесцеремонно дергает дневник из твоих маленьких рук. Сладкая мечта как леденец разбивается о грязный кафель, по которому пройдут еще тысячи таких же неудачников, как ты.

Но это до первой перемены, где ты мог снова погрузиться в иной мир, где тебе не надо делать домашку и придумывать грехи для собственной исповеди, ради которой твоя мама встает в шесть утра, чтобы… да одному богу известно, зачем ей это.

Взрослых это раздражало. Раздражали угрюмые лица долговязых подростков, которые не желают беспрекословно подчиняться, как раньше. «Вечно в своих наушниках и телефонах. Совсем с ума посходили». Но что ты можешь поделать, если там, в твоем мире, тебе нравится больше? Что делать, когда ты не хочешь идти домой? А ведь пока что это единственное место во вселенной, где тебе действительно должны быть рады. По крайней мере, так было задумано природой человеческой.

Везде и всюду сыпались новости об образовательных форумах, книгах с историями успеха и новых методиках трансформации личности. Короче, радужный понос из кучи информации с вкрапленными в нее милыми нереалистичными картинками будущего для таких, как он. Робби воротило от этой наигранной пафосной игры в правильных и идеальных. Блогеры со своим сбалансированным питанием и шаблонным стилем жизни, молодые мамочки с блаженными младенцами, которые впились в их вислую грудь в каком-нибудь фэшн-кафе, тренеры личностного роста без гроша в кармане, бизнесмены, выпускающие бездарные музыкальные альбомы, спикеры, ораторы, продающие курсы… он терпеть их не мог, потому что всех объединяло одно – кастрированное чувство собственной идентичности.

Робби совершенно не беспокоило, как много людей вокруг него давно забыло о том, каково это – быть счастливым. Чувствовать свое тело, идти бодро и стремительно туда, где ты готов посвятить свою жизнь некому делу, радость от которого превращает мелочи в виде сонных пешеходов и невкусного латте в незначительные помехи, разбавляющие повторяющийся ритуал. Он махал им рукой и уходил в свой мир.

Робби не любил школу, но и скучно ему не было. Он не разделял нытья своих одноклассников насчет школьных уроков. Учеба давалась ему легко, хотя он прекрасно знал, что, будь в нем немного больше усердия, он легко мог бы стать отличником. То же самое говорили взрослые, которые сами не могли похвастаться выдающимися успехами, но зато страстно любили учить жизни чужих детей, которые всегда казались им красивее и умнее своих.

Каждый день он вставал по будильнику, и перспектива «тебе не нужно решать, кто ты и чем сегодня займешься. Все уже решили» успокаивала его. Она была как высокая стена, на которой висели фотографии кумиров. Он смотрел на нее и верил, что однажды и он будет в их числе. Эта стена оберегала его от черной пучины, в которую рано или поздно приходилось падать каждому, чтобы решить, что делать с отведенным временем. Робби эту бездну обходил стороной и каждый раз, чувствуя холод неизбежности погружения, уверял себя, что жизнь гораздо проще, чем кажется, и что на самом деле все это не по-настоящему, что все решится само, и это так прекрасно. Тот максимум, который он решал, – какой пиджак он наденет сегодня и какие носки лучше подойдут к его настроению. Этот промежуток он и считал жизнью.