Ольга Рыкова - Я объявляю Джихад…

— Я тебе кофе принес, чтобы ты не умерла после вчерашнего.

«Да лучше бы мне сдохнуть этой ночью, чем предстать перед мужчиной в таком виде», — пронеслось в моей голове.

— Ладно, сейчас, подожди минут пятнадцать, я приму душ и оденусь.

— Ага, а мы пока начнем пить кофе без тебя, — сказал Гарик, и они вышли.

Я скрепя сердце встала и подошла к зеркалу. ЭТО БЫЛ КАКОЙ-ТО ПИ… ц!

Опухшая и затекшая рожа с невероятными по своему размеру веками смотрела на меня из потустороннего мира. Ну да, если лажать, так уже по полной — это по-видимому мой девиз. Я взяла в руки косметичку, будто она мне поможет, домашние штаны, футболку и, стараясь не смотреть в сторону беседующих Игоря и Дарьи, прошмыгнула мимо них в ванную.

Стоя в душе, я почувствовала, что ломит шею, в голове была полная пустота, я не думала ни о чем. Наспех высушив феном волосы и затянув их в хвост, я подумала: «Сейчас бы картошечки тертой на глаза положить», — и вышла.

Не знаю, о чем они беседовали, я уже услышала окончание разговора.

— Я учился на актерских курсах.

— Ого, — с надеждой в глазах Дарья спросила: — А ты знаешь Гаспара Ульеля?

— Нет, — засмеялся Гарик.

— У, блин, жалко, — с искренним разочарованием произнес Дашин голос, — он такой милый, — пропищала она и, схватив круассан, ретировалась в свою спальню.

На столе стояли три бумажных стакана с пластиковыми крышками и два круассана на белой тарелке. Дашин кофе стоял не тронутый.

— Она не пьет кофе.

— Ага, я уже понял.

— Может, ты хотя бы Венсана Касселя знаешь? — изображая надежду, спросила я.

— Нет

— Ну, тогда какой от тебя толк, забирай свой кофе и вали!

И мы вместе громко засмеялись.

Из открытой ванной комнаты доносились булькающие всхлипывания и завывание. В огромной светлой комнате, обставленной со вкусом, присущим только очень богатым людям, были открыты все окна, сквозняком легкие шторы вытянуло на шумную улицу, и они развевались. Где-то вдалеке сигналил клаксон, и пронеслась скорая, оповещая весь город о своем движении.

На полу валялись разбросанные вещи, битое стекло перемешалось с землей, высыпавшейся из горшка, валялись две бутылки от шампанского Дом Периньон, большое зеркало в позолоченной раме было разбито. По маленькому журнальному столику с резными ножками были рассыпаны таблетки. Мужчина лет тридцати с хорошей фигурой надевал рубашку и одной рукой пытался застегнуть пуговицы, в левой руке у него дымилась докуренная почти до фильтра сигарета. Пуговицы упорно не поддавались, он нервно затушил окурок о мраморную столешницу, мгновенно натянул брюки и ловким движением застегнул ремень. Из ванной истерическим охрипшим голосом вопила на французском языке девушка, возраст которой было трудно определить из-за растекшейся по лицу косметики, из одежды на ней были только трусы. Она сидела на полу с согнутыми и раздвинутыми в коленях ногами. Руками она держалась за голову.

— Я ненавижу, ненавижу тебя! Будь ты проклят, я выброшусь, я умру! Мне душно, открой окно! Не смей уходить! Не смей, слышишь! Будь ты проклят! — И что-то еще, но было неразборчиво из-за вновь накатившей волны рыданий.

Мужчина, прыгая на одной ноге, надел второй носок, впрыгнул в туфли и выскочил из квартиры как ошпаренный, хлопнув тяжелой дверью.

Сделав глубокий глоток свежего воздуха, мужчина, стоявший на улице д'Альже, достал из кармана брюк пачку сигарет и закурил. С последнего этажа доносились угрожающие вопли, и полетел на проезжую часть мужской пиджак.

— Ах да, пиджак забыл, блин.

Мужчина ловким прыжком подхватил летящий пиджак, мимо него секунд через пять пронеслась машина.

— Надо прогуляться, — не глядя на окно, из которого кричала голая женщина, сказал сам себе мужчина, все прохожие смотрели на неё.

Он шел решительным шагом, куря на ходу.

Полетт! Как же она меня достала, с самого детства она была неврастеничкой. Что ей вообще от меня надо? Ей что, любовников не хватает? Как же ее ненаглядный шейх из Арабских Эмиратов, который ей снимает дорогущую квартиру в центре Парижа? Раз в месяц его посещения ее вполне устраивают, можно в другие дни пользоваться другими игрушками. А кто игрушка — я или она. В нашем случае, скорее, ей был я. Она мучила меня с самого детства, когда я еще был мальчиком и не вполне хорошо разговаривал на ее языке. Она в первый же день нашего знакомства на очередном кастинге, куда привела ее мать-наркоманка, закатила мне истерику, когда на ее вопрос: «Кто красивее — я или вон та девочка?» — я честно ответил, что та! Она действительно мне больше понравилась, она была ниже ростом и брюнетка с грустными зелеными глазами, мне такие и сейчас больше нравятся, чем идеальной красоты Полетт. В свои двадцать девять лет она выглядела грациозной ланью с огромными, на пол-лица, синими глазами… Он вспомнил, как она, маленькой субтильной девочкой с прозрачной кожей, через которую, казалось, можно увидеть ее насквозь, получила внушительную оплеуху от своей мамаши, когда не прошла пробы моделей на какой-то показ. Она упала на пол и заплакала. Я подал ей руку, чтобы она встала, с тех пор и началась наша странная дружба. Мать, которая с раннего детства ее использовала, чтобы заработать на дозу, и в прошлом которая тоже имела отношение к этому бизнесу, слава богу, уже лет восемь, как умерла. Оставив Полетт навсегда истеричной девочкой, пристрастившейся к транквилизаторам и страдающей анорексией.