Геннадий Беглов - Досье на самого себя

Вернулся он веселый и, что меня поразило, ничуть не похудевший, не побледневший. Только на руках остались ссадины от наручников, которые ему тогда сумели набросить пятеро здоровенных надзирателей.

Первое, что сделал Женька, подходя ко мне, — снял шапку. Волосы были при нем.

Лагерь был юртовый.

Надо объяснить, что такое юрта. Я, признаюсь, тоже думал, что это что-то круглое из шкур…

Это совсем другое, хотя принцип круга положен в это очень удобное сооружение.

На голое место машина привезла щиты. Щиты из досок, а внутри — опилки. Щиты с окошками, щиты без окошек, щиты с дверями. Их по кругу, диаметром в пятнадцать метров, поставили вплотную, соединив при помощи гвоздей.

Это работы на час. Потом внутри круга вкопали четыре столба, на них положили доски — стропила, которые держат крышу из щитов, обитых рубероидом.

К вечеру юрта готова.

Вносим двухъярусные нары, табуреты, тумбочки и входим сами — восемьдесят человек — две рабочие бригады с бригадирами и культоргами. (Последние ведают раздачей писем, получением хлеба.)

Главное достоинство юрт — тепло. Дневальный сутками кормит углем прожорливую печь. Можно сушить портянки и обувь, можно варить похлебку из украденной на кухне мороженой картошки.

При выходе из лагеря два барака. Штабные кабинеты администрации. Бухгалтерия. Цензорская. Надзирательская. Санчасть.

В центре лагеря огромный бревенчатый клуб с театральной сценой, кулисами, занавесом и киноэкраном.

Отдельный вход в библиотеку и читальный зал.

Библиотека…

С какой бережливостью хранятся здесь книги! Их штопают, склеивают, разглаживают утюгом мятые страницы.

Позже я видел, как одного негодяя, сделавшего из «Капитанской дочки» колоду карт, избили до полусмерти.

Лагерная библиотека — хранилище прекрасных книг. Свободно читай Гумилева, бери Цветаеву, Бунина и Булгакова, Фрейда и Ницше…

Издания в основном дореволюционные и двадцатых годов. Почти на каждой книге экслибрис: «Профессор Петербургского Университета…», «Настоятель церкви Св. Ольги…», «Доктор исторических наук…», «Из частного собрания…»

Фамилии, фамилии, инициалы…

После ареста владельцев книги экспроприировали и развозили (странно, не правда ли?) по тюремным и лагерным библиотекам.

Заниматься цензурой, видимо, было просто некогда и некому.

Была другая, более важная работа.

Я зачислен в бригаду бетонщиков.

— Пятьдесят тачек до обеда, тридцать после, — объявил бригадир, вручая брезентовые рукавицы.

Промышленная зона.

По периметру за день не обойдешь. Работы ведутся в три смены. Воздвигаются корпуса комбината и жилые кварталы города.

Два завода круглосуточно выдают жидкий бетон. Самосвалы доставляют к нам на площадку. Мы развозим его в железных тачках.

Бегом по узкой обледенелой доске… Сзади наседают другие… Остановиться нельзя — сшибут. Потом не заберешься с тяжелой тачкой на доску, завязнешь в глубоком снегу.

— Бегом! Бегом!

Болят плечи и спина. Они будут болеть и ночью.

Болят обмороженные пальцы и щеки.

— Живей! Краснознаменная!

Это юмор бригадира. Он у костра. С ним — культорг, беззубый цыган и еще один — Сашка, по кличке «Шпала», длинный, вечно улыбающийся тип.

Шпала — «вор в законе» и работать ему, как известно, не положено. Он хлебает из закопченной кружки чифир и отмечает щепочками на снегу количество тачек.

Все взаимоотношения в бригаде держатся на силе, и потому каждый только сам за себя. О справедливости заикаться глупо и даже опасно.

Возвращаясь с работы, я съедаю вечернюю кашу и заваливаюсь на нары. Заполненное болью тело долго не дает уснуть. Боль сильнее усталости. Волей-неволей становишься очевидцем…

Из санчасти (он там работаем санитаром) к бригадиру пришел Катрин — маленький толстозадый педераст. Он беспрерывно хихикает и облизывает губы. Макает в сладкий чай печенье. Жмурится от удовольствия, рассказывает последние новости.

— Утром один фашист загнулся. Начали раздевать для вскрытия, а у него браслет на ноге… Девяносто шестая проба.

— Не свисти!

— Во… — Катрин крестится кружкой.

— Давай доедай. Спать охота.

Бригадир нарочито громко зевает. Завешивает угол одеялом. Дневальный гасит свет. Все делают вид, что спят. В щекочущей тишине слышно, как Катрин доедает печенье. Звякнула пустая кружка. Вот скинул один валенок, другой… Хихикнул. А вот и громкий храп бригадира. Это он заглушает другие звуки. Стыдится все-таки…