Геннадий Беглов - Досье на самого себя

О предстоящей свадьбе в Школе знали все, вплоть до водопроводчика Кириллыча, у которого мы занимали «рублик до стипендии» и чьи похабные анекдоты проникали в аудитории.

Людмила позаботилась и о том, чтобы ее все знали. Она могла ранним утром неожиданно появиться из-за колонн Исаакия, и тогда все двести, махая руками, подпрыгивая и приседая, мужскоц. завистью завидовали мне, который, прервав физзарядку, вроде бы нехотя, подходил к ней, говорил с десяток слов и, получив поцелуй, догонял уходящих товарищей.

Шурик, вступив в права первого гостя, давал интервью.

— Объясняю еще раз, — голосит он на всю спальню. — Вызывают невесту на почтамт. — «Распишитесь за ящик». На ящике наштемпелевано «Па-па-риж — Ленинград»! Открыли… Мать моя! Сорок шестой размер… Цветом под тополиный пух и записочка: «Мадемуазель, это платье сшито из белого флага, что означает п-прекращение сопротивления». Подпись: «Французское сопротивление»…

— Откуда они размер-то угадали?

— Разведка.

— А наши что? Спали?

— Никто не спал. Они в этот момент с француженок размеры с-снимали…

В дверь просовывается голова под фуражкой.

— Вы что, очумели? На лестнице слышно.

Это ночной дежурный по этажу.

— Не шикай, Степа. Иди «беломорину» получи. И потом, до завтрака далеко — п-прослушай свадебное меню. На первое: суп индюшачий. Полторы порции на брата. На второе… Витька, что на второе?

— Сосиски.

Спальня хохочет. Дело в том, что за два месяца в школьном рационе не менялось второе блюдо. Даже частушка ходила:

Нельзя соскоблить с памяти иные даты. А жаль.

6 ноября тысяча девятьсот сорок шестого года.

Невский скрипит недавно выпавшим снегом. Ветер выколачивает из флагов голубую морозную пыль. А нам жарко. Шинели расстегнуты, шапки сдвинуты — вот-вот свалятся.

— Жених с друзьями на лихачах, бывало, подкатывал, — бубнит Шурик. — С цыганами, с шампанским. А тут одно в башке: скорее б за стол, да

пожрать вкусненького…

— Пошляк ты, Фомин.

Это отреагировал старшина курса Иван Петрович. Кандидатура его бурно обсуждалась. Приглашать или не приглашать? Мужик он, вроде, ничего. Фронтовик. Лейтенант. Как и мы, курсант, и старшиной курса назначен начальством. Надо же кому-то старшиной быть…

— Усыпит, — предупредил Шурик, когда я намекнул о нем. — От таких цветы у невесты вянут.

— Не обидится?

— Ну и черт с ним. Лучше уж Горбунова.

— Это бы хорошо. Но он сам к невесте собрался.

— Ну, не знаю… Рано начинаешь ягодицы начальству лизать. Еще налижешься.

— Ты что, дурак, что ли? Элементарно неудобно. Есть же какая-то этика.

— Не этика, а подхалимаж.

На этом и кончили. Однако накануне Шурик сам подошел к Ивану Петровичу.

— Венчание у Кострова. Слыхал? Если глупость не будешь болтать, п-пригласить можем.

На лестнице Шурик «падает в обморок».

— Ой, пирогом ударило! Братцы, умираю!

Тащим «труп» Шурика по последнему маршу.

— Во имя отца, дочери и кухонного духа!

Шурик осматривает нас, поправляет ремень Ивану Петровичу. Я нажимаю кнопку звонка.

В прихожей, в окружении подруг, стояла невеста.

Шурка хватанул шапку оземь и заорал во весь дух:

— Горько!!!

Иван Петрович попытался что-то молвить о преждевременности этого, но все уже кричали, визжали и пили, а я целовал ее холодные от волнения губы.

Потом было все, как надо…

Много пили, много пели и танцевали до пота. После каждого тоста Елизавета Сергеевна интеллигентно утирала сухие глаза и бдительно следила за младшей, чтобы не пила.

— Не смей, не смей, — шипит она.

Шурик догадался таскать кагор для Ниночки в прихожую и обменивать на поцелуи.

Не в духе был один Ленька. (Как он умудрился пролить соус себе на костюм?) Не танцевал, произносил злые тосты и много пил.

Яков Михайлович, довольный всем, сидел в гостиной с красивым пожилым брюнетом, кажется, родственником, и курил.

Облепленный девчонками, Шурик буквально не закрывал рта. Людмиле он не понравился.

— Ты в него влюбишься еще. Обожди.

— Не смеши.

Словно почувствовав, что говорят о нем, Шурик подмигнул нам и громко объявил:

— Вальс невесты! Выбирает она! Захочет — танцует одна!..

— Хочу танцевать с Шуриком!

Люся показывает мне язык.

— Вальс! Иван Петрович, где вальс?!

— Даю!..

Лейтенант забарабанил по клавишам и не в тональности запел:

— «После тревог спит городок…»