Геннадий Беглов - Досье на самого себя

А вы можете перечислить предметы, находящиеся в вашей сумочке? Портфеле? Прежде, чем ответить твердым «да», — проверьте сами.

Все это очень легкие вопросы для памяти нормальной. Но, если у вас и при напряженном вспоминании не возникнут ответы на них, не огорчайтесь. Можно прожить и так. Так большинство и живет.

(Странно только, что это самое живущее большинство постоянно жалуется, что они «что-то» или «кого-то» не понимают.)

Ну, бог с ними… Оставим их. Нас ждет очередной лист «ДОСЬЕ» за №…

В актовом зале школы напряженная тишина. Через несколько минут перед нами выступит старейший чекист в отставке Брагин. Все наши попытки узнать о нем какие-нибудь подробности потерпели провал. Секретарь учебной части школы Шурочка, не отрываясь от «Ремингтона», сухо отчеканила лишь пять слов: «Открытие школы поручено полковнику Брагину».

Поднялись в семь. На площади перед Исаакием, тщательно скрывая друг от друга зевоту и куриную кожу, провели физзарядку. Отогрелись за сытным завтраком, после которого смертельно захотелось спать. Но спать не пришлось. В аудитории нас ждала маленькая седая женщина.

— Я помогу вам вспомнить русский язык. Зовут меня. Полина Антоновна. А начнем мы с диктовочки…

Диктант оказался сложным, но не сложно было списывать. Полина Антоновна на память диктовала нам текст, а сама читала толстую и очень потрепанную книгу. Я долго не мог вспомнить сколько «н» в слове «задержанный»…

На сцену вышел маленький человек в синем шевиотовом костюме. В руках огромный старый портфель. Человек прошел за кулисы, вынес оттуда стул. Стул поставлен у самого края авансцены, на него положен портфель. Человек облокотился на спинку и стал молча и внимательно разглядывать нас. Он был похож на грача. Сходству с грачом помогали и темный костюм, и приподнятые сейчас плечи, и сплюснутый нос, и совсем не моргающие глаза, темные и глубокие.

— Я старый и больной человек, — услышали мы тихий и очень домашний голос. — Мне трудно следить за нашим хозяйством, а оно у нас большое, богатое…

Он глазами, только глазами, заставил нас повернуть головы к стене, где висела огромная карта Союза.

— Двадцать семь лет сторожем при этом хозяйстве работал. Потом сказали: «Амба. Глаза у тебя не те стали. Память не та. Штатский костюм к твоему лицу более…» — Замолчал. Смотрит, не моргая, в один из рядов.

— Вон… место свободное. В четырнадцатом… Сидел бы я сейчас там да слушал вместе с вами старого сторожевого пса…

Опять замолчал. Выпрямился. Натянулся струною весь. Пальцами сжал спинку стула, аж белыми стали. И зачеканил фразы железные и красивые:

— Меч вручим после окончания школы! Наш чекистский, беспощадный дадим меч! Преданными и смелыми друзьями наших друзей должны стать! Врагами врагов! А идеалы ваши вот, — он повернулся всем корпусом к портретам. — …Маркс! Энгельс! Ленин! Сталин! Вот и вся программа школы. Ясно?!

— Ясно!!! — одним ртом громыхнул зал.

Брагин снова облокотился на стул и тихим домашним голосом начал вводную беседу.

Через четыре дня, в одной из очередных бесед с курсантами, начальник Школы рассказал о прямо-таки легендарной биографии Григория Евдокимовича Брагина — почетного чекиста, полковника в отставке, кавалера ордена Ленина и ордена Боевого Красного Знамени.

Но самое интересное о Брагине я узнал на пятый день от Людмилы.

— Это же Томкин отец. Ты что об этом не знал разве? Ее фамилия Брагина. Тамара Григорьевна Брагина.

Нас двести. На нас одинаковая форма, едим мы одинаковую пищу; карандаши для записи лекций у нас одинаковые и спим мы на одинаковых кроватях. Только сны у нас разные…

Плавают в крепком чае недотроги-кувшинки. В лепестки солнца понабрали и всем глаза слепят. На мягком дне пруда лежат полусонные караси…

Это у Жилина. Недаром он всю ночь улыбается.

А у Сережи Горбунова — кривое окошко в дощатом домике. Из окошка торчит перемазанная малиной сестренкина рожица. Вокруг дома тазы медные, и во всех варенье булькает. Малиновое.

Шлагбаум во сне встречался только у Кости Колокольцева. Его мать на переезде работала. У шлагбаума и родила Костю, и качала на нем, чтобы засыпал быстрее.

Только у одного Фомина не было ничего такого. Подкидыш Фомин.

В поезде Москва — Новосибирск (в двадцать четвертом году это было) студент Яша Фомин нашел в купе сверток. В свертке спал человек. Ресницы — по сантиметру, нос — обыкновенный, просто две дырки, а во рту соска.