Светлана Фетисова - «Жизнь моя, иль ты приснилась мне…»

— Простите. Мне очень неловко за мою… неуклюжесть, но поверьте… я не намеренно.

Почувствовав в голосе женщины искреннее раскаяние, Александр отбросил собственную горечь по утраченной рукописи и повернулся к соседке.

— Это не смертельно. Мне и в голову не могло прийти, что вы это нарочно. Со всяким такое могло случиться.

— Не подумайте, что я по жизни криворукая… просто я сегодня похоронила мать, поэтому немного не в себе.

— Вы можете мне не поверить, но я вчера тоже похоронил мать. Лечу с похорон.

Только после этих слов женщина развернулась к Александру корпусом, до этого она говорила куда-то в спинку переднего кресла.

— Это правда?

Голос ее дрогнул, было понятно, что слезы близко. В это время подошла стюардесса с полотенцами и положила одно на колени Александра, тоже изрядно напившиеся, другое дала ему в руки. Пауза была как нельзя кстати.

Александру вовсе не хотелось служить носовым платком случайной попутчицы, он с удовольствием поговорил бы на отвлеченные темы. Тем временем женщина взяла себя в руки и, видя неназойливость соседа, успокоилась. Теперь их объединяло горе, они молчали.

Александр любил паузы и не считал, что они требуют заполнения. Поговорить можно с каждым, так он считал, а помолчать — только с близкими по духу. Женщина тоже не тяготилась молчанием, чувствовалось, что в ней исчезла отчужденность.

Александр осмотрел потери. Невосполнимо пострадал только крайний незаконченный лист. Стюардесса принесла еще воды, женщина была крайне аккуратна. Александр решил не восстанавливать последний лист, а подумать о новом развитии сюжета, он не любил повторяться. Эта мысль разгладила его напряженные черты лица.

— Это правда, что вы похоронили мать?

— Правда. Но я не готов говорить об этом.

— Извините. Я не из любопытства спросила, меня удивило совпадение.

Александр понимающе хмыкнул, он был не намерен продолжать разговор.

— А что вы писали?

Александр посмотрел на женщину, он не ожидал. Ему была симпатична она, ее неопределенность, закрытость, страждущие губы в темном коконе, но он совершенно не собирался бежать ей навстречу с распростертыми объятьями.

Загадка прекрасна своей таинственностью, а не желанием раскрыться. Александру захотелось остановить историю их взаимоотношений на падении стакана — если бы только можно было открутить все назад. Ему никогда не удавалось скрывать своих истинных чувств и мыслей, по нему читалось все с легкостью. Видимо, именно поэтому он был пять раз женат. Она все поняла.

— Я не отстану. Теперь вам придется меня терпеть. Во всяком случае, до конца полета.

Сказать, что Алекс был удивлен, это значит, не сказать ничего, он был сражен. А ведь он считал себя знатоком людей, так ошибиться. Он пытался проникнуть взглядом сквозь бездну темных стекол, ему надо было понять, не смеется ли она. Ничто не выдавало шутливого настроя, ни один мускул не дрогнул на ее непроницаемом лице. Она умела держать паузу, спокойно, без аффектов.

Александр «завелся», в нем бушевало негодование, злость на свой проявленный интерес, возмущение беспардонностью какой-то посторонней ему женщины. Что она о себе возомнила! Лицо Александра, как человека повидавшего, не выражало ничего, лишь застыло гипсовой маской, а сквозь амбразуры глаз был готов выплеснуться огонь.

— Я не издеваюсь. Нет. Извините, вам просто не повезло оказаться рядом. Вы вывели меня из состояния ступора, и вам придется за это расплачиваться.

Слова, сказанные мягко и спокойно, возымели эффект ушата холодной воды.

Александр медленно, но верно остывал. Все было не так ужасно, он почувствовал в себе сострадание к этой незнакомой женщине. То самое сострадание, которого от него так ждали его близкие любимые женщины и которого они никогда не получали. Они плакали, они умоляли и вызывали в нем брезгливость и раздражение, а эта темная лошадка получила вожделенное за просто так.

И самое удивительное, что сам Александр почувствовал тепло от желания проявить милосердие, просто так. Оно переполняло его, давило изнутри, требовало выхода. И даже если бы он замыслил подавить в себе это, у него ничего не вышло бы, это было сильнее его. Он не был склонен к насилию, тем более над собой, он раскрыл створки своей раковины и пустил внутрь солнечный свет.

Лицо его приняло благостное выражение, увидев это, женщина как будто выплюнула некую воздушную пробку, и ее лицо вокруг очков тоже расслабилось.