Андрей Латыголец - «Годзилла»

— Я со Шмелём ещё с карантина скорешился, так что буду в масле плавать и мне эти порядки ни к чему! — хвастаясь, заявил нам Гурский.

— Подсосник ты, Вова, — сказал ему Чучвага. — Надо с пацанами вместе держаться.

Лично я решил пока оставаться в стороне.

Два часа пролетело быстро, я выучил ещё несколько статей, и дневальный Лакусь своим омерзительным голосом поднял отдыхающих солдат.

Мы быстро надели свои бушлаты и выстроились перед казармой в три ряда. Остальные выходили из роты не спеша, по одному и группами, на ходу застёгивая ремни и заправляя свои бушлаты. Как только вторая рота построилась, из дверей казармы вышел прапорщик Станкович вместе с сержантом Кулаковым и ефрейтором Замковичем, оба были нашими «дедами», оба низкорослые и с крестьянскими лицами. У Кулакова был шнобелевидный нос, у Замковича тонкие поджатые губы. Остальные «деды» встали позади колонны. Я успел разглядеть каждого, тут понять было не сложно, у всех были приспущены ремни, причём, стянуты вниз бушлатов, так что его края напоминали мини-юбку, шапки-ушанки закинуты на затылок и доведены до состояния полугодовалой нестиранности. Среди них я разглядел рыжеволосого рядового Макарова с лисьим лицом, сержанта Рондикова или Ронда, низкорослого и уже с залысинами, прыщавого ефрейтора Крюгера, криволицего рядового Кайдана, бледного музыканта Помидорчика, качка Полустана, ефрейтора Бороду, жилистого с благородным лицом недобитого белогвардейца, ему не хватало ещё белёсых редких усиков. И под громкие команды наша рота направилась к «стелсу».

Возле штаба Кулаков скомандовал «песню запевать» и наш период, остальные уже помалкивали, ибо по сроку службы не положено, не хуже Кабзона затянули песню «День Победы». Под команду «прямо» и, маршируя строевым эти несколько десятков метров, нам приходилось отдуваться за всех. «Деды» давно не маршировали, «фазаны» только некоторые поднимали ноги, поэтому чтобы было слышно, что идёт вся рота, мы колотили ногами по асфальту со всей дури, опуская свои почки к самым пяткам.

— Сойдёт, — сказал Кулаков возле ступенек столовой. — Курить разрешаю.

В столовой мы заранее поставили одного из наших на бушлаты, и встали в три шеренги. Первыми заходили «дедушки», потом «фазаны», ну а мы, «слоны», замыкали всю процессию.

— Смотрите, ребзя, ложками быстрее хлебайте, как только последний «дедушка» встанет, приём пищи ваш будет окончен, — сказал нам кто-то из «фазанов».

Чучвага тяжело вздохнул, Сташевский затряс грудью, а все остальные смирились, лезть на рожон в первый же день никому не хотелось.

Но к нашему удивлению первая ротная пайка оказалась не такой и сверхскоростной. Мы сели за столы, когда уже некоторые из «дедушек» стали подниматься, однако нас никто не подорвал, мы успели доесть паёк и мирно выйти на улицу.

Первый косяк произошёл именно там.

— Кокарду украли! — завопил гнилозубый Игнатюк и заметался по нашим рядам. — Пацаны, может, упала где? Не видали?

Кокарды нигде не оказалось.

— Запомни, малый, — сказал ему Мирон. — В армии не пиздится, в армии проёбывается, и ты свою кокарду проебал.

— Сташевский, сука, ты последний на бушлатах стоял! — крикнул ему Игнатюк.

— Ко мне никто не подходил! — скороговоркой выстрелил тот.

— Шо такое, военный?! — улыбаясь, обратился к Игнатюку прапор.

— Кокарду украли, товарищ прапорщик!

— Не дрыстай тут хайлом, зайдёшь потом ко мне в каптёрку.

И мы отправились обратно в роту.

Перед казармой нам разрешили перекурить, правда, пришлось делиться куревом с «дедушками», даже те, кто не курил, держали при себе соответствующие марки хороших и средних сигарет, угощая любого старожилу из роты.

В тот день я узнал, что такое колыбаха и сколько стоит утерянная кокарда.

— Прапор наш дикий мужик, — сказал нам позже Игнатюк, потирая красный затылок. — В каптёрке своей здоровенной лапищей отвесил мне по шее с десяток колыбах, а новую кокарду пришлось купить за десять тон.

С того дня каждый раз перед пайкой я снимал свою кокарду и клал её себе в карман.

После ужина в роте началась дембельская феерия. Мы носились по расположению, как угорелые, то подавая «дедам» шампунь, то полотенца, кому-то даже доверили подшивать подворотничок, я помогал Кайдану подбривать его кантик. О то всюду летела брань и команды «ускориться». Казарму наполнили звуки шарканья наших тапочек-мыльниц. Я вспотел не на шутку, едва успев побриться и почистить зубы. Подшивались уже возле телевизора, внимая речам президента о стабильности и благополучии в стране.