Лариса Миллер - Островок безопасности

А жить бы надо нощно-денно
И по земле ступать степенно,
Неспешно по земле ступать,
К исходу ночи наступать
Как утро, тихо, постепенно,
Меняя охру на опал…
Уж если ты сюда попал,
То поживи неторопливо.
Ведь сам Создатель кропотливо
Деталь любую подбирал:
Кайму для тучки, что плыла,
Перо для птичьего крыла.

Что жизнь отнимает, то музыка дарит.
Она никогда ни за что не состарит,
А, может быть, даже и омолодит,
А, может быть, заново даже родит,
А, может быть, даже крылами обнимет
И в воздух с собой, воспарившей, поднимет.

Закрой глаза на то, на это,
Зато открой их в час рассвета,
В рассветный час глаза открой,
И ты увидишь, что игрой
Увлечены и край небесный
И край земной, и мир окрестный.
И всё, что мучило тебя,
В игру включилось, свет любя.

Дорожки земные печальны и зыбки.
Мы ходим по ним, совершая ошибки.
Ошибка другие ошибки плодит,
А добрый наш ангел сквозь пальцы глядит
На наши огрехи. Вернее, сквозь крылья.
И, нас осыпая небесною пылью,
Весёлой сверкающей снежной пыльцой,
Нас делает, — нет, не закланной овцой,
Такой обречённой, такой безутешной, —
А белой пушистой овечкой безгрешной.

Раздели со мной тоску.
Разделить её — ведь это
Как добавить ночи света
Или прочность волоску,
На котором мы висим
Грузом, что невыносим.

Уж если земное нам д о лжно оставить,
Навеки покинуть, то лучше истаять,
В трепещущем воздухе взять и пропасть,
Пропасть, превратившись в незримую часть
Воздушной среды драгоценной, любимой,
Прозрачной, трепещущей, неуловимой.

Ну а теперь отведай ты
Кусочек здешней темноты
И света здешнего кружочек.
Сегодня твой черёд, дружочек,
Изведать, какова на вкус
И сладость драгоценных уз,
И горечь, если узы рвутся,
И более не отзовутся
Те, без кого не знаешь как
Свой сделать следующий шаг.

Я знаю тихий небосклон.
Войны не знаю. Так откуда
Вдруг чудится — еще секунда,
И твой отходит эшелон?!

И я на мирном полустанке,
Замолкнув, как перед концом,
Ловлю тесьму твоей ушанки,
Оборотясь к тебе лицом.

От маеты, забот и хвори,
Раздвинув дни, я улизну,
Как между планками в заборе,
И, окунувшись в тишину,
У осени по самой кромке,
Где листьев ржавые обломки
Покрыты коркой ледяной,
Пройду и стану тишиной.

Январский сумрак затяжной,
Сугробы хрустки, как суставы,
И тянутся по Окружной
Запорошенные составы.

Снега, как дни мои, несметны.
Я в этом мире — на века.
Но снег стряхну с воротника
И в дом войду. И снова — смертна.

Не ждать ни переправы, ни улова,
Ни окрика, ни шороха, ни зова.
У леса, у глухого перелеска,
Средь синевы, и тишины, и плеска,
На берегу, колени к подбородку,
Сидеть, следя недвижимую лодку
И слушая полуденные речи
Реки, не прерывая, не переча.

А у меня всего одна
Картина в рамке побеленной:
Июньский день и сад зеленый
В квадрате моего окна.
…И дуба тень. И дома тыл.
Забор. А ниже, где художник
Поставить подпись позабыл, —
Омытый ливнем подорожник.

А у нас ни двора ни кола,
Тихо тают в ночи купола.
Тихо таем с тобою в ночи —
Пришлый люд. Ни к кому и ничьи.
Светом в окнах не ждет городок.
Не зовет у причала гудок.
До зари никаких переправ.
Можно где-то меж неба и трав
Привалиться к березе плечом
И не думать совсем ни о чем.
Пересуды, и сборы, и путь —
Все потом. Все потом. Как-нибудь!
Ночь тепла, точно ворох пера.
Все потом. Как пойдут катера.