Нейл Уильямс - Четыре письма о любви

– Вон там наша школа, – сказал Мьюрис, показывая рукой на приземистое одноэтажное здание на холме. – Мне казалось, что для нее – я имею в виду, для картины – нужно больше простора, чтобы она смотрелась как можно лучше, а наши дома, как вы, наверное, уже убедились, не слишком велики. – Он немного помолчал и добавил: – Кроме того… кроме того, я решил, что пусть она лучше висит в классе, где мальчики и девочки могли бы… Впрочем, сами увидите.

Наконец, все еще сопровождаемые вереницей осликов, они добрались до школьного здания. Мьюрис отпер дверь и отступил в сторону, пропуская Никласа вперед. Школа явно нуждалась в ремонте: водоотливные желоба вдоль восточного фронтона висели на честном слове, оранжевая краска, придававшая зданию сходство с апельсином, облезла, словно Атлантика каждый год пыталась очистить его от кожуры, чтобы проглотить наконец целиком, и все же когда гость шагнул через порог, Мьюрис почувствовал прилив гордости. Войдя внутрь следом за молодым человеком, он закрыл дверь, и в комнате сразу стало тихо.

– Вот она.

Но эти слова оказались излишними. Никлас уже стоял, запрокинув голову, среди миниатюрных детских парт, прикрепленных к стене скотчем рисунков учеников младшей группы, ламинированных карт Европы и США, литографии с изображением Пресвятого Сердца Иисусова [22] «Пресвятое Сердце Иисусово» – в католической церкви изображение Сердца Иисусова считается символом любви Бога к человечеству. и аспидных досок и, запрокинув голову, смотрел на картину. Казалось, он был не в силах пошевелиться и только часто и неглубоко дышал, глядя на единственное доказательство того, что его отец был прав. Она была перед ним – картина, написанная в тот летний день на побережье Клэра, когда сам Никлас едва не утонул, а отец вытащил его из воды. На картине сошлись в яростной схватке небывалые цвета: неистовый желтый, невероятный зеленый и сказочный голубой, которые должны были казаться школьникам сырьем для сотворения мира; здесь были Эзоп и братья Гримм, был Адам, было море и легендарный Кухулин [23] Кухулин – герой ирландских мифов. . Никлас смотрел долго, он даже облокотился на одну из парт. Мьюрис стоял позади него и молчал – ему вдруг вспомнилось стихотворение, которое Маргарет послала вместо него на конкурс. Думая о том, что́ сделала для него жена, Мьюрис испытал один из тех внезапных приступов чувствительности, которым он был обязан своей репутацией человека мягкого и сентиментального. Его глаза наполнились слезами, губы запрыгали, и он постарался сжимать их как можно плотнее, чтобы дрожание подбородка не выдало его чувств.

Прошел целый век. В классе стало темнее, потом очень быстро посветлело, а затем снова стало темно, словно кто-то включил время на ускоренную перемотку, и только двое мужчин продолжали неподвижно стоять перед картиной и ждать. За окнами неслись по небу облака.

Начиная свое путешествие на другой конец страны, Никлас ставил перед собой очень простую цель: разыскать картину, заплатить директору столько, сколько он попросит, и привезти ее обратно в Дублин, но сейчас его решимость почему-то ослабела. Ему не хотелось трогать картину. Она выглядела удивительно уместно на стене школьного класса, обрамленная двумя высокими окнами, в которые виднелось море. Как быть, Никлас не знал и даже почувствовал некоторое облегчение, когда Мьюрис первым нарушил молчание:

– Разумеется, вы можете забрать картину, но… Признаюсь честно, мне будет ее очень недоставать.

– Нет.

– Я говорю совершенно серьезно.

– Я не о том. Мне кажется, не стоит забирать ее отсюда.

– Разве она вам не нравится?

– Дело не в этом. Дело в том, что… – Никлас обернулся и посмотрел на Мьюриса. – Я просто не знаю, как будет правильнее. Да и кто из нас знает?..

– Вы не знаете, и я не знаю, – ответил Мьюрис, делая несколько шагов вперед. – Большинство людей обычно ждет подсказок, а когда не получает – просто выбирает одно или другое. Произойти может все что угодно. Все зависит от случайности.

За их спинами послышался тупой удар, входная дверь распахнулась, и в класс с выражением тупого любопытства на морде заглянул осел.

Уже шагая назад к дому, Мьюрис и Никлас заметили, что побережье Большой земли исчезло в густой ды́мке. Казалось, остров снялся с якорей и свободно плыл по воле ветра и волн. Сзади его нагоняла туманная стена дождя, первые капли которого упали, когда мужчины ступили на дорожку из каменных плит. На этот раз ослиное стадо не последовало за ними; животные сгрудились у южной стены школьного здания и стояли, опустив крупные головы, будто прислушиваясь к волшебным историям, которые нашептывала им трава.