Александр Гуров - Короткая зима

Вы, наверное, видели как прыгают на олимпиадах прыгуны с шестом и как медленно с неохотой шесты валятся назад. За спиной у куклы сейчас происходило нечто подобное, солнечные лучи, подкошенные ловко брошенным копьём, начали своё неотвратимое и величественное падение. Первый же луч отсёк кукле руку и почти сразу же другой, разящим мечем дробя окаменевший воздух, раскроил безумную вязаную голову напополам. Из открывшейся бездны пульсирующим потоком на аллею посыпались разношёрстные клубки пряжи, они разматывались и катились по земле во все стороны, извиваясь и по дороге пытаясь сплестись во что-то ещё, но солнечные мечи всё падали и падали, сокрушая противника и не давая ему восстать. Раздался тяжёлый трубный вой. И вскоре всё было кончено.

«У нас нет мертвеца», — произнёс Иваныч в звенящей тишине, и Казимир рухнул на землю, в который раз уже не выказывая хороших манер и оглушительно чихая от поднятой в воздух пыли. Николай Иванович расправил плечи, размял одеревеневшие мышцы и задышал свободно. «Давай-ка оставим объяснения на потом, — заявил Иваныч, — или вовсе забудем, тем более что мертвеца у нас всё равно нет, а без него, то есть тебя, нам нечего предъявить миру и распутывать кошмарные нитки ни к чему. Детективам и мистикам жизнь не в жизнь, подавай им мертвеца, тогда у них горят глаза и они могут действовать на славу. Но что нам до их алчных глаз, когда мы живы-здоровы». И он отечески похлопал Казимира по плечу, расширяя его горизонты и открывая новый бесконечный мир, который с этой минуты принадлежал только ему, как и полагается хорошему нетребовательному миру. «Враг повержен, ты свободен. Что же ещё?» — Иваныч протянул Казимиру руку, помогая подняться. Молодого человека уже покинула бледность, борьба раскрасила румянцем лицо. «Тогда что нам остаётся, прощаться?» — растеряно спросил Казимир. «Купаться! — будто не расслышав, обрадовался Николай Иванович. — Ты чертовски смышлёный парень. Старая истина: не знаешь, что делать, иди купаться или садись на пароход». Иваныч правил старые истины, как только душе угодно, буквально гнул их в бараний рог, отчего они становились гибкими и мало похожими на первоисточник.

Обратите внимание, Казимир явно вознамерился произнести свою самую длинную и запоминающуюся речь за последние десятилетия. Нет сомнений, что ему это удастся. «Послушайте, Николай Иванович из две тысячи шестнадцатого, — уверенно начал он, — может, я не успею сказать вам это в другой раз, потому прошу, выслушайте сейчас. Мы знакомы с вами четверть часа, а вы уже перевернули мою жизнь, и я…» Здесь правды ради нужно заметить, что Николай Иванович хотел было бесцеремонно перебить молодого человека, чтобы пустить разговор в надлежащее русло и избавить Казимира от ненужных объяснений, ведь и так понятно, что всё хорошо кончилось, и ещё ему хотелось купаться. «Послушайте, послушайте, не перебивайте, — заторопился Казимир. — Вы человек, который всё превращает в неожиданный изюм в булке. Теперь и я совсем по-другому смотрю на вещи. Не знаю, когда и отчего это успело случиться со мной, и булка эта мне сейчас уже не кажется такой беспросветной. И совсем не хочется больше сокрушаться, погружаясь в пучину. Как же легко у вас всё получается! Живи себе не тужи. Беги, если хочешь бежать! Купайся, если хочешь купаться! Меня вдруг как будто осенило!» И молодой человек от избытка чувств обнял Иваныча, и слёзы текли по щекам спасённого, но уже через мгновение они беспечно бежали по аллее, что есть силы отрывая ноги от земли и сбрасывая по дороге с себя ненужную одежду. Так, с дикими криками и улюлюканьем, они ворвались в тихий пруд, поднимая в воздух мириады брызг и дюжины головастиков, узнавших о гравитации несколько больше, чем они того заслуживали, и нырнули в прохладные воды.

Первым на поверхности появился Казимир, выпустил струйку воды из сложенных трубочкой губ, резвясь и попутно меняя стили от аристократичного брасса до деревенских вершков, он добрался до берега. «Эх, и день сегодня!» Встряхнувшись как собака и жмурясь от удовольствия, он с иголочки оделся в аккуратно сложенную на берегу одежду, недавно пошитую лучшим Зарайским портным Мэером, надел пенсне, и солнце приветливо отразилось от круглых стёкол. Впереди его ждал Петербург. Великолепную предстоящую жизнь он держал в руках и твёрдо в неё верил. Стоит ли говорить, что о событиях последних лет, прошедших в сонном оцепенении Сенницкой аллеи, он ничего не помнил. Да и нужно ли помнить досадные неурядицы.