Александр Гуров - Короткая зима

«Господа журналисты, рад сообщить вам, что я нахожусь в прекрасном здравии. Я только что вернулся из отпуска. Меня радостно встретили мои друзья. Так что у меня нет никакого повода кончать жизнь самоубийством. Я это говорю на всякий случай, если вдруг вы увидите меня неподвижно лежащим на половичке».

«Зачем ты сделал это? Потому что хочу быть уверенным, что не получу от тебя пулю в спину».

«Розен убит, Нджала убит, что касается меня, то этот вопрос решается в данную минуту».

«Хочешь, я отвезу тебя в Париж? Нет, я бы не хотел, чтобы вы оказались на линии огня».

«Я жду вашего приказа, вертолёт уже готов к взлёту, сейчас Бомон сядет в него. Мы можем убить его или позволить ему уйти, но решение должны принять вы».

«Его нужно остановить, я приказываю вам остановить его».

Раздались короткие сухие автоматные очереди.

Сеанс закончился, шли финальные титры. Открылись двери на улицу. Большой зал выдохнул. Притихшие, возмущённые, утирающие слёзы зрители двинулись к выходу. Вася и Феникс шли вместе со всеми. Молчали. Сделав шаг за порог «Планеты», Вася вдруг явственно ощутил, что у него уже больше не получается быть здесь. Свет стал меркнуть. Сжульничать не удастся. Он почувствовал, как Феникс подхватывает его. Кругом их обтекают люди, кто-то пытается помочь, но толпа напирает. Кое-как его всё-таки оттаскивают в сторону и кладут на газон. «Васёк, да что ж ты сегодня!» — слышит он голос Феникса. Из открытых дверей кинотеатра льётся в микрорайон музыка Эннио Морриконе, по обе стороны от порога лежат двое: на траве поместья замка Ментенон, что близ Рамбуйе, простреленный предательской автоматной очередью Жан-Поль, здесь же, на этой стороне, на газоне лежит Вася. Камера поднимается вверх, охватывая перспективу всего района. Вася окончательно теряет сознание.

Круговая панорама. Всё вне фокуса. Ночь, только яркие сгустки фонарей. Камера ускоряется, дольщик уже не успевает за своим оператором на тележке. Всё быстрее мелькают фонари. Центрифуга раскручивается. Тележка сходит с рельс, оператор ловко отскакивает в сторону, и камера заваливается на бок. Мы видим Васю её перевёрнутым глазом. От удара о землю фокус наконец наводится, как следует. Хорошо видно освещённое фонарём лицо, зрачки, в них мелькают картинки. Впереди ещё две недели прогулок с Харрисом. Ровно две недели теперь уже без одного дня.

Всю прекрасную и наполненную яркими событиями жизнь Вася пребывал в безысходном состоянии физического лица и выбор ему не предоставлялся, а если и предоставлялся, то как-то вяло. Так сразу и не разберёшь. В конце концов, что ждёт лицо физическое впереди? Да не стоит и гадать, только нелепая гибель и никаких радужных перспектив насладиться многообразием вселенной. Ну, разве что, только отчасти. Вы, наверно, не придали значения маленькой оговорке, оттеснённой звучным заявлением о нелепой гибели на второй план, что отчасти насладиться вселенной всё-таки представляется возможным, а Вася уцепился за эту возможность как за последний шанс, и, если уж говорить начистоту, не так уж он оказался и неправ.

Сейчас его можно застать на море, где прибой равнодушно поглощает тела двух мёртвых чаек. Вода обкатывает их о прибрежный песок и тянет назад, обкатывает и тянет, превращая в бесформенные комки. Вася следит за ними в последний закатный час, и он уверен, что это не конец птичьей любви, а, напротив, отличное начало. Солнечная стрелка на воде указывает на два тельца, в которых уже не бьётся жизнь, но они движутся, подчиняясь биению моря. Они движутся. Невыполнимо говорить о «сейчас», не успеваешь записывать, и нет никакой гарантии, что текст не оборвётся на полуслове, а потому мгновенно перенесёмся к тому, что уже было.

Шестнадцать лет и женщины — это синонимы в том случае, конечно, если вы молодой парень и не заняты жонглированием хромосомами в угоду моде. Чтобы вы ни предпринимали, чтобы казаться глупым, неловким или недостойным внимания, всё равно вы угодите в эти силки, потому как шестнадцать лет и парни — такие же распространённые синонимы и для девочек. Всё сходится, и Вася тоже вступил на этот скользкий путь влюблённости.

В те времена, о которых пойдёт речь, шестнадцать лет считались несколько запоздалым возрастом для вступления в какие-либо стоящие отношения. Запоздалым, но ещё не критичным, мало ли что могло вас отвлечь, болезнь или экзамены, но в целом тянуть не рекомендовалось. Вася, по своему обыкновению, возведённому им в правило, не обращал внимания ни на какие рекомендации извне, просто так совпало, что всё приходило к нему естественным путём, а если и запаздывало, то тоже по вполне понятным причинам: болезнь или экзамены.