Кит Стюарт - Дни чудес

Потом я наношу ему второй удар:

– Здесь сейчас мой папа. Пойдем поздороваемся. – Я не прошу, а приказываю.

– Значит, я знакомлюсь с театром и с твоим папой? – спрашивает он. – Ты хоть понимаешь, что у меня болезненное психическое состояние?

Я протягиваю ему руку:

– Пошли, я помогу тебе освоиться. А если он в хорошем настроении, то, может быть, спросим его про Бристоль.

В зрительном зале прохладно и темно. Я поворачиваю выключатель на стене, освещая ряды кресел, спускающихся к сцене, сейчас пустой, если не считать стола и трех стульев. Очевидно, папа проводил одно из своих совещаний. В воздухе висят миллионы пылинок, похожие на крошечные звездочки. В любое время, когда я прихожу сюда, меня обуревают воспоминания, как Киану Ривза, проникшего в Матрицу. Я вижу проносящиеся мимо моментальные снимки моей жизни.

– «Этот остров полон звуков, они приятны, нет от них вреда» [13] У. Шекспир. Буря. Акт III, сц. 2. , – произношу я, и Кэллум смотрит на меня как на помешанную. – Угу, во всяком случае, это театр, – продолжаю я, обводя зал широким жестом. – Там сцена, где играют актеры и устанавливают декорации, вот здесь осветительная аппаратура – с ее помощью ты видишь, что происходит…

– Ты меня за дурачка принимаешь? – интересуется он.

– Нет, просто мне неясно, чего ты не улавливаешь?

Он делает глубокий вдох:

– Послушай, я хочу сказать: это просто зал, верно? Когда смотришь фильм или читаешь комикс, тебе могут показать все, что угодно, и отправить куда угодно, и художник, режиссер или кто-то еще может заставить тебя увидеть вещи определенным образом. Но посмотри на этот стол – он всегда будет столом в пустом пространстве. Он ни о чем тебе не говорит.

Я пялюсь на него с разинутым от ужаса ртом.

– У меня большие проблемы, да? – спрашивает он.

– Пойдем со мной! – рычу я.

Я хватаю его за руку и тащу вдоль задней части зрительного зала в осветительскую. Это небольшое помещение с массой черных кабелей, извивающихся по полу и стенам, и большим пультом светооператора, расположенным под окном, выходящим на сцену.

– Это осветительный пульт Strand MX 24. Гордость нашего инженера по свету Ричарда. Папа и Ричард привели меня сюда, когда я была маленькая, и показали, как он работает. К шести годам я стала практически ассистентом Ричарда по свету. Я знаю функции каждой кнопки, знаю, какие слайдеры управляют каким светом, знаю, как настроить основное оборудование, как программировать сигналы и звуковые эффекты. Сейчас покажу тебе, как заставить его работать на зрителей. – Я включаю пульт, прислушиваясь к гудению электроники, потом уменьшаю освещение до полной темноты. Светит лишь маленькая лампочка над пультом. Я быстро ставлю несколько слайдеров. – Сначала я использую тот большой прожектор, прямо над сценой, на нем теплый фильтр янтарного оттенка. Вокруг него я включаю несколько фонарей поменьше с более холодным светом. А теперь передвинь этот основной слайдер.

Я чувствую себя на взлете, словно я – крутой ди-джей. Кэллум только тупо пялится на пульт. Я беру его руку и подвожу ее к клавишам управления. Он держится за переключатель слайдера и медленно выводит его. Сцена вдруг погружается в теплый сияющий желтоватый свет, обведенный по краям голубым.

– Где мы? – спрашиваю я.

– Ух ты, это как будто…

– Да?

– Как будто мы на природе. Похоже на освещенное солнцем поле?

– Точно!

– Как ты это сделала?

– Я же сказала тебе: большое пятно на авансцене, чуть под углом, с теплым фильтром. Это солнце. Более холодные голубые цвета создают небо. Это основные вещи. Так получается милый пикник на солнечной полянке. Легко догадаться, верно?

– Пожалуй, да.

– А теперь посмотри на это.

Я отвожу главный слайдер обратно вниз, и мы снова в темноте. Потом я устанавливаю другой набор фонарей и киваю ему. Он уже знает, что надо взяться за главный слайдер.

– Медленно поднимай его, – говорю я. – И только до половины.

Зажигается свет, но на этот раз это единственная линза Френеля в левом углу авансцены, умело оснащенная холодным фильтром. По мере включения микшера стол и стулья начинают отбрасывать на сцену и стены чудовищные черные тени, перекрещивающиеся очертания напоминают тюремную решетку, от пространства веет ледяным холодом.

– Ты видишь то же самое место? – спрашиваю я, и он качает головой. – На что это теперь похоже?

– Что-то вроде темницы?

– Верно. Тени на сцене похожи на рисунки тушью в комиксах, они добавляют глубину, экспрессию. Тот же самый подход. И освещение тоже заставляет пространство изменяться. Можно включить боковой свет, и тогда покажется, что сцена существует вечно, или установить профильный фонарь прямо над сценой и закрыть заслонки, и он спроецирует на пол квадрат света, и тебе покажется, что все происходит на крошечном пятачке.