Александр Щипин - Бог с нами

— Нет, — произнес он, наконец, с некоторым удивлением в голосе. — Вы, Михаил Ильич, никому ничего отрезать не сможете. А вот себе — может быть. Очень может быть.

Внезапно успокоившись, Трубников подошел к раковине, открыл воду и принялся умываться, сильно растирая лицо и отжимая бороду. К нему подошел Башмачников и, приобняв учителя за плечи, начал что-то говорить ему на ухо. В конце концов он закрутил краны и, продолжая что-то шептать Трубникову, повел его к двери. Тот не сопротивлялся и покорно шел, вытирая о рубашку мокрые руки.

После их ухода минут пять все сидели молча и ни на кого не глядя. Было только слышно, как время от времени кто-нибудь наливает себе вина и выпивает его большими быстрыми глотками. Затем гости начали вставать по одному и расходиться, кивая куда-то в сторону Мирякова, но стараясь не встречаться с ним глазами.

На следующий день Михаил Ильич не пошел ни завтракать, ни готовить проповедь, а просидел все утро запершись в комнате и, когда стучали то Митя, то Андрей, то тетя Катя, отвечал через дверь, что чувствует себя хорошо, но выходить не будет. Когда все успокоились и разошлись по своим делам, Миряков встал с кровати, сунул в карман вместо узелка с монетами несколько купюр из спрятанного в шкафу, под вещами, кошелька и, надвинув на глаза красно-синюю бейсболку со змеиным знаком сверхчеловека на лбу, отправился на рынок.

Вообще-то в Краснопольске было два рынка, но уточнять, какой из них имеется в виду, обычно не приходилось. Тот, что был в центре города и считался рынком официально, больше походил на остатки античного поселения, то ли засыпанного вулканическим пеплом, то ли залитого теплыми волнами винноцветного моря, — поселения, которое природа снова вернула человеку, и тот выставил на всеобщее обозрение бесстыдно торчащие колонны его павильонов и белые нагие прилавки, по мрамору которых когда-то текли кровь и сок. Посередине был даже фонтан, где среди каменных фруктов и овощей стояла женщина с весами, очень похожая на Фемиду, разве что без меча и наглазной повязки. Женщину окружали головы рыб, свиней и коров. Предполагалось, что из их округленных в удивлении ртов должны бить струи воды, но фонтан был сух: после реконструкции в начале «нулевых» аренда торговых мест стала слишком дорогой и рынок пустовал. Занят был только один павильон в самой глубине, где расположился салон красоты.

Настоящая торговля теперь шла на краю города, возле Золотых башен. Две круглые приземистые башни на самом деле были, конечно, не Золотыми, а Золотарными: когда-то здесь отстаивались нечистоты, поступавшие по канализационным трубам или свозившиеся обозами. Ворота между башнями всегда были закрыты, и упиравшаяся в них Золотая улица превратилась в тупик, облюбованный индивидуальными предпринимателями, которые обходились без образования юридических лиц и вообще без многих формальностей.

В этот час народу на рынке было немного, однако торговцы все равно не проявляли к Михаилу Ильичу большого интереса, и только одна продавщица, на пару секунд прервав разговор с соседкой, но даже не обернувшись, с заученной интонацией произнесла: «Огурчики свежие берем, капустку». Миряков тоже не обращал ни на кого внимания и просто шел вдоль составленных из банановых коробок прилавков, где в прозрачной тени лежали плоды всех возможных цветов, размеров и форм — плоды на разных стадиях умирания: из одних, казалось, готов был брызнуть загустевший, забродивший бордовый сок, другие желтели и морщились, ссыхаясь, как люди, внутрь, третьи гнили незаметно, поворачиваясь к миру тугим здоровым боком, так что обман раскрывался не сразу и хорошо, если на месте, под брезгливыми разборчивыми пальцами, а не потом, не дома, не на яркой клеенке с узором из вечно свежих глянцевых их двойников.

Рядом висела одежда, преимущественно пятнистая — леопардовая, камуфляжная или просто по недосмотру, — топорщилось на распялках белье, наводившее на мысли о районной больнице, армейскими шеренгами выстроилась обувь из картона и клея. Многие продавали яркие пластмассовые предметы хозяйственного назначения, едва ли более долговечные, чем фрукты и овощи. Товары эти почему-то тоже лежали на коробках из-под бананов, отчего возникало ощущение, будто банан — это первичная форма любой материи и все, что продается на рынке, вылупляется из этих желтых шкурок, становясь чайником или парой оранжевых шлепанцев то ли в зависимости от условий хранения, то ли случайно, безо всякой системы.