Александр Щипин - Бог с нами

Трубников замолчал, и сразу стало заметно, что он вовсе не так пьян, как показалось вначале. Скорее, он выглядел смертельно усталым, и в его глазах, словно куски льда в весенней неряшливой реке, плавали ошметки недавно пережитого страха. Перед тем как прийти к Мирякову, Ярослав Игоревич побывал на том свете.

Рано утром, когда еще не было семи, он поднялся в квартиру своего одноклассника Сергея Дмитриевича Дмитренко, о котором было известно, что он вот-вот умрет. Трубников открыл своим ключом замок и, не снимая обуви, прошел по коридору к маленькой комнате, служившей больному спальней. Сергей Дмитриевич лежал в кровати с закрытыми глазами. Трубников остановился в дверях, пытаясь понять, дышит ли он еще, но в утреннем полумраке не смог ничего разглядеть. Тогда Ярослав Игоревич подошел к кровати и наклонился ухом над лежащим Сергеем Дмитриевичем. Внезапно ему представилось, что Дмитренко открыл глаза и теперь пристально смотрит ему в ухо. Трубникову стало страшно. Он отступил на шаг и быстро взглянул на больного. Тот по-прежнему лежал с закрытыми глазами, но теперь стало заметно, что одеяло, которым он укрыт, поднимается и опускается, правда, слабо и редко. Ярослав Игоревич перешел в гостиную и сел в кресло.

Минут через пятнадцать появились Жирнов и Барабанов, притащившие с собой белые жесткие носилки. Они заглянули в спальню и, убедившись, что Дмитренко все еще жив, тоже прошли в гостиную. Носилки Жирнов и Барабанов положили на пол, а сами сели на диван и стали смотреть в окно. Каждые пять минут кто-нибудь из них вставал и шел проверить, жив ли еще Дмитренко. Часа через два Барабанов, в очередной раз заглянув к больному, вернулся в гостиную и, ни на кого не глядя, сказал: «Все». Жирнов и Трубников тут же поднялись с мест, но никуда не пошли, оставшись стоять посреди гостиной. В это время в коридоре появилась еще одна дверь, как это всегда бывает в домах, где умирает человек. Через нее в квартиру вошли двое с такими же носилками, какие принесли Жирнов и Барабанов. Они прошли в спальню, положили мертвого Дмитренко на носилки и вернулись к двери, из которой появились. За ними двинулись Трубников и Жирнов, на носилках у которых неподвижно лежал Барабанов. За дверью начинался длинный темный коридор.

Трубников шел сзади и видел только чернеющий на белых носилках силуэт Барабанова. На всякий случай он высоко поднимал ноги. Сначала Трубников считал шаги, но в начале четвертой тысячи ему надоело, и он стал просто идти, время от времени на несколько секунд закрывая глаза. При этом на изнанке век появлялся светлый силуэт Барабанова. Потом под ногами начало хлюпать, и скоро они уже шли по колено в воде. От воды пахло то ли кошками, то ли черной смородиной. Трубников подумал, что если дальше будет еще глубже, носилки с Барабановым можно будет положить на воду, и руки немного отдохнут, но выше колена вода так и не поднялась. Через несколько минут они снова вышли на сухую поверхность. Мокрые брюки прилипли к ногам, в ботинках чавкала вода, но останавливаться было нельзя, тем более что рядом мягко барабанили по земле тонкие лапы. Трубникова начали кусать за ноги, и это было не очень больно, но продолжалось слишком долго. Смотреть вниз было тоже нельзя, и он подумал, что от его ног, может быть, уже почти ничего не осталось — только голые кости, которые теперь могут легко сломаться. Трубников вспомнил, как ему сказали однажды (он уже не помнил кто), что у него красивые икры, и ему стало их жалко. Ему захотелось плакать, и хотя плакать было тоже нельзя, Трубников все-таки немного поплакал, пока никто не видел. В конце концов его перестали кусать, но в темноте ему еще долго слышался стук лап. Было непонятно, продолжают ли их преследовать или это просто слуховые галлюцинации. Трубников попробовал на ходу потрогать одной ногой другую, сбился с шага и чуть не выпустил носилки, но ему показалось, что ноги ему оставили. Правда, штанины были мокрыми, и это могла быть как кровь, так и пахнувшая кошками вода, а скорее всего и то и другое. Потом впереди появился свет, и Трубников закрыл глаза, потому что ему было больно. Он откинул голову назад и стал смотреть вперед сквозь ресницы. Так было почти ничего не видно, зато глаза привыкли, и когда они вышли из туннеля, Трубников мог уже спокойно смотреть на потусторонний мир.

Правда, смотреть было не на что: вокруг, сколько хватало взгляда, была серая сухая земля, и только справа виднелось что-то похожее на вспаханное поле. Именно туда и направились двое с Дмитренко на носилках. Жирнов и Трубников продолжали идти за ними. Когда они подошли ближе, оказалось, что это не поле, а лежавшие аккуратными рядами мертвые люди. Двое поставили носилки и аккуратно переложили Дмитренко на землю. Один из них достал большое черное кольцо и вставил его Дмитренко между челюстей, отчего стало казаться, будто его рот округлился в удивленном крике. Второй сел Дмитренко на ноги и принялся нажимать ему обеими руками на живот, словно пытаясь неумело откачать утопленника. Через несколько секунд из растянутого рта Дмитренко начала появляться душа. Сперва показалась маленькая голова без ушей, но с карикатурно увеличенным носом и толстыми губами. Из макушки торчал влажный хохолок слипшихся волос. Потом через кольцо с трудом протиснулось коричневое туловище, похожее на плотно набитый или, может быть, даже налитый водой кожаный мешок, утолщавшийся книзу. Высотой душа была сантиметров тридцать пять. Ног у нее не было, зато руки оказались большими и плоскими, как крылья. Выдавив душу целиком, двое поставили ее на землю, вынули изо рта Дмитренко кольцо и поправили тело, так чтобы оно лежало параллельно соседнему. После этого они ушли, забрав с собой носилки. На Трубникова, Жирнова и Барабанова они так и не обратили внимания. Душа Дмитренко тоже, казалось, не замечала их присутствия. Немного постояв, она расправила слипшиеся пальцы и начала сильно махать руками, но не взлетела, а двинулась вдоль лежащих тел, волоча по земле бурдюк своего туловища. Трубников, Жирнов и Барабанов, который слез с носилок и теперь тащил их за собой, держа за одну ручку, пошли следом. Вскоре они увидели город из маленьких землянок, среди которых копошились души. Одни укрепляли свои жилища, другие копались в огородах, где даже что-то росло, третьи просто стояли, опустив огромные руки. Многие были, видимо, уже старыми: тела сморщились, словно наполнявшая их жидкость вытекала через незаметную дырку, хохолки на головах поредели. Все они казались припорошенными серой пылью.