Александр Щипин - Бог с нами

Впрочем, никакого другого Гоши Анна Дмитриевна не нашла, даже став, как Катя Тихомирова, директором комбината, и потому начала искать предприятию другое применение. Она решила сделать из Краснопольска туристический центр наподобие Великого Устюга и объявила, что комбинат будет теперь ткать Покров Пресвятой Богородицы, который когда-нибудь накроет всю Россию, и все желающие могут участвовать в его создании. Для ткачей-паломников на краю города была выстроена большая гостиница с рестораном, и первое время туристы под руководством инструктора активно осваивали большой деревянный станок, наматывавший на вал бесконечное полотно, получали сувенирные обрезки Покрова, а также покупали разноцветные футболки с надписью «Я ТКУ» и изображением Богородицы, которые шились на том же комбинате. Однако через пару лет поток пилигримов, поначалу внушительный, совершенно иссяк. То ли из-за того, что до конца света хоть и оставалось еще несколько лет, они начали догадываться, что укрыть от антихриста всю страну им не успеть, то ли сыграло свою роль прохладное отношение церкви к рукотворному Покрову. Благодаря щедрым пожертвованиям, которые Логутова регулярно делала как самой церкви, так и лично нескольким иерархам, РПЦ официально не критиковала это предприятие, однако большего Анне Дмитриевне добиться не удалось. В результате ткацкий станок вместе с огромным неаккуратным Покровом перекочевал в краеведческий музей, потеснив инсталляцию «Стоянка первобытного человека», где манекены темных волосатых людей с плешивыми шкурами на чреслах, сидя на корточках, угрюмо изучали острые камни своего никакие кончающегося века, а комбинат начал выпускать футболки с надписью «Я КТУЛХУ» и портретом щупальцеликого бога. Гостиничные номера удалось переоборудовать в малогабаритные квартиры, куда переселились многие обитатели доставшегося теперь миряковцам общежития, но огромный ресторан на окраине оказался никому не нужен. Держать постоянный штат поваров и официантов ради редких свадеб и банкетов, устроителей которых могло бы заинтересовать помещение, не имело смысла, поэтому ресторан пустовал несколько лет, пока его за почти символическую плату не арендовали сектанты.

Двери ресторана оказались закрыты, и через большие грязноватые окна было видно, что зал, посреди которого стоял длинный накрытый стол, совершенно пуст, так что Ольга с Митей отправились к служебному входу. Звонка там не было, поэтому им пришлось долго стучать, пока дверь, наконец, не распахнулась наружу и из ресторана не выглянула круглая девушка в очках и белом халате. На ее голых загорелых ногах были мягкие остроносые тапочки.

— Краснопольская прокуратура, — представилась Ольга, придерживая одной рукой на всякий случай дверь, а другой раскрыв удостоверение. — Мы хотели бы поговорить с вашим руководителем.

— Пойдемте. — После секундного раздумья девушка повернулась и пошла по коридору вглубь здания. Ольга и Митя, аккуратно прикрывший за собой дверь, двинулись за ней.

Кухня, как любое помещение, в котором одновременно работает много людей, была похожа на маленький ад. Офисные опенспейсы, где сидят люди, когда-то пытавшиеся подсматривать в замочную скважину дверей восприятия и теперь обреченные за это вечно сидеть перед окнами несуществующего дома, который они принимают за рай, представляют собой современный ад, холодный и бессмысленный. Как намекает уже сам термин «опенспейс», на самом деле они находятся в безвоздушном пространстве и, уставившись в иллюминаторы из жидких кристаллов, безостановочно стучат слабеющими пальцами по обшивке космического корабля, где, по их мнению, должно ждать спасение, а на самом деле плывет из одной бездны в другую невыразимый ужас. Кухня, где оказались Ольга с Митей, представляла собой классический ад, каким его любили изображать в старину. Здесь рушащимися вавилонскими башнями грохотали стопки тарелок, пучилась вода, языками нечистой пены пытаясь погасить огонь под кастрюлями, трещало и больно плевалось масло на сковородках, стучали о мокрые разделочные доски ножи, раздавались отрывистые неразборчивые крики, может быть, даже без слов. И конечно, на вошедших сразу обрушилась какофония запахов, пытавшихся заползти во все поры и щели, — сладких, мокрых, едких, горячих.

На кухне из металла и белого операционного кафеля работало человек пятнадцать. Все они были одеты в белые халаты, а на головах носили разнообразные головные уборы: от белых медицинских шапочек до расшитых золотом и бисером тюбетеек. Мите уже приходилось бывать на ресторанных кухнях с их отточенной до голой функциональности хореографией, где люди танцуют вокруг своих плит и разделочных столов, что-то сдвигая, вынимая и переворачивая, гибко уклоняются друг от друга, расходясь на перекрестках, пробуют на язык частицы еды, взвешенные в жарком кухонном воздухе, и лепят из них заказанные блюда. Однако здесь никто не танцевал и не суетился, как будто в кухонном аду теперь работала комиссия ООН, которая, сверяясь с планшетами и компьютерными распечатками, методично исследовала и препарировала взятые пробы, а всех грешников и чертей давно отправили в лагерь для перемещенных лиц — десятый, самый безнадежный, круг. От ада остались только запахи и звуки. Девушка в тапочках подошла к одному из поваров, в белом высоком колпаке, и, тронув его за рукав, что-то сказала на ухо. Повар обернулся на Ольгу с Митей, отдал девушке бумаги и пошел к гостям. Глава секты оказался щуплым невысоким человеком лет сорока с серьезным лицом пожилого большеглазого ребенка.