Александр Щипин - Бог с нами

После того как от покойника оставалась одна носатая голова, ее привязывали к сшитому из шкуры и наполненному болотным газом шару, чтобы отправить в Верхний мир, откуда душа умершего потом спустится вниз и поселится в ком-нибудь из новорожденных. Из-за близости к огню шары с метаном иногда взрывались. В таких случаях считалось, что душа решила прервать цикл перерождений и превратиться в духа-охранителя племени. Погибшие при взрыве усыры становились его помощниками.

Когда летяки ушли из этих мест, Лютая горка продолжала пользоваться дурной славой, поэтому краснопольцы появлялись здесь только ради кулачных боев с парнями из соседнего Хохлова. В тридцатом году на холме хотели поставить памятник Сталину, который, бежав из ссылки, где-то здесь вышел к Краснопольску и даже провел ночь в одном из домов. Семьи, в разное время дававшие приют беглым каторжникам, которые засыпали прямо за столом, роняя голову, как в нимб, в круг света от лампы на скатерти, и которых, конечно, никто не запомнил в лицо, долго потом спорили, у кого из них ночевал смертельно уставший и счастливый Коба. Памятник должен был изображать Сталина в валенках и расстегнутом на груди тулупе, стоящего над обрывом и приветственно распахнувшего объятья свободному миру. Проект послали самому Иосифу Виссарионовичу. В отличие от краснопольцев он читал про почти законченную статую Христа в Бразилии и прямо поперек рисунка вывел четким полууставом: «Боже упаси». Относилось это к конкретному проекту или к самой идее, никто не понял, поэтому на всякий случай памятник решили не ставить. Времена, к счастью, были еще относительно гуманные, так что для скульптора и местных властей этим все и закончилось.

— А вы, я смотрю, не местный? — с профессиональным равнодушием поинтересовался у Мити капитан.

— Он со мной, Сергей Викторович, — быстро сказала Ольга.

— Я из секты, — объяснил Митя.

— Из той, что в «текстилке»? С Миряковым? — спросила Людмила Сергеевна.

— С Миряковым, — кивнул Митя.

Все опять замолчали. Не дождавшись новых вопросов, Митя вежливо улыбнулся и отвернулся. Он изучал рекламный плакат, размышляя, как его можно обыграть в проповеди.

— Скажите, — неожиданно снова заговорил полицейский. — А он действительно — бог?

На середине фразы его голос дрогнул, и последнее слово капитан произнес почти шепотом. Митя оглянулся. Все столпились вокруг него — незаметно подошли даже представитель застройщика с флегматичным Виктором. Они стояли и ждали ответа. Митя вдруг увидел этих людей такими, какими они могли стать, если бы бог действительно существовал. Старик, пытающийся поддерживать порядок в расползающемся по швам мире. Женщина, которая отвоевала мужа у разъедающей глаза выси и подняла его из гроба. Взявшиеся за руки мальчик и девочка, готовые до последнего защищать свой первый и последний дом. Мужчина, отказывающийся лезть по лестнице в небо из-за того, что не в силах осушить чужие слезы. Молодой человек, действительно траченный тысячью мелких скучных грехов, но не своих, а незнакомых ему людей, — грехов, которые он взял на себя, чтобы, чистые и невинные, эти люди смогли поселиться в раю. Все смотрели на Митю, и боязнь чуда в их глазах мешалась с надеждой.

— Да, — сказал Митя.

— Хотите посмотреть на Лютую горку? — спросила Ольга, когда они попрощались со свидетелями никому не нужного чуда.

— Хочу, — ответил Митя.

К счастью, он не успел рассказать, что уже был там.

Добираться до Лютой горки нужно было чуть ли не через весь город, так что Ольга заодно устроила небольшую экскурсию по немногочисленным достопримечательностям Краснопольска. Обычно Митя стеснялся слишком пристально разглядывать людей, с детства считая это невежливым, но сейчас он то убеждал себя, что правила хорошего тона требуют смотреть на собеседницу, то пользовался тем, что она отворачивалась, указывая на какое-нибудь здание или улицу. Из-за этого город и Ольга слились для него в единое целое. Дом купцов Селиверстовых, который нависал над улицей резным фасадом, похожим на корму старинного галеона, и из окна которого раньше кричал гадости прохожим сумасшедший дядя Зина, был завитками волос за крупноватым полупрозрачным ухом. Елизаветинский пруд, к которому ползли по склону костистые панцири перевернутых лодок, — немного сутулой спиной с по-детски торчащими острыми лопатками. Заросший крапивой овраг, где потерялась робкая кошка по кличке Злая Собака, — едва заметным шрамом на подбородке. Городской театр, где маленькая Оля отказывалась от эклеров в буфете, поскольку знала, что там всегда едят понарошку, — мягкими ненакрашенными губами с намечающейся морщинкой у левого уголка. Неповоротливые голуби, которых прикармливала умершая два года назад учительница Антонина Петровна и которые по-прежнему прилетали к ее подъезду, — загорелой рукой с нежным исподом, уютной впадиной подмышки уходящим под короткий рукав футболки.