Валерий Поволяев - Три дочери

Коваленко появился в Кронштадте смурным холодным утром, когда с неба начала валить холодная, будто состоявшая из острого колотого льда, крупка, которая скоро превратилась в дождь, перемешалась со снегом, все живое залезло под крыши, попрятались даже дежурные сигнальщики, следившие за морем, не говоря уже о воронах, чайках, воробьях и прочих живых душах, обитавших в крепости.

Медленными усталыми шагами Коваленко шел по мостовой, отделявшей причал, куда его доставил катер, от казармы, где мичмана ожидала мягкая морская койка.

Неожиданно он увидел молодую женщину с растрепанными волосами, сидевшую на мокром каменном постаменте около памятника адмиралу Макарову.

Женщина не обращала внимания ни на снег, ни на крупку, ни на дождь, ни на ветер, приносивший с моря пригоршни соленой воды и пены, – сидела в горестной позе и плакала.

Слезы женские всегда пробивали мичмана насквозь, он обязательно переполнялся жалостью, отбрасывал все дела и старался помочь плачущей даме. Женские слезы действовали на него сильнее раскаленных пуль.

Он остановился, нагнулся над девушкой, спросил голосом, разом осипшим от сочувствия:

– Что-то случилось? Я могу быть полезным?

Девушка отрицательно помотала головой:

– Не-ет! – голос у нее был тихим, переполненным слезами.

– Тогда расскажите мне, что стряслось? – Коваленко, не раздумывая, уселся рядом с нею на мокрый камень постамента.

– Не-ет!

– Это не ответ, на «нет» и суда нет, а я вам хочу помочь, – проговорил Коваленко настойчиво, отер пальцами лицо, в которое влепилась целая пригоршня воды, принесенная ветром. – Что произошло?

На этот раз противное слово «нет» не прозвучало, девушка всхлипнула, перекошенные плечи ее дернулись и плач перешел в рев – какой-то некрасивый, почти мальчишеский.

– Ну вот, – мичман развел руки в стороны, такого рева он боялся больше всего, даже больше вражеской гранаты, насупился.

А в девушке что-то надломилось, она согнулась подбито и, продолжая реветь, привалилась лбом к плечу мичмана.

– Ну вот, – повторил он угрюмо и одновременно с ласковыми нотками, – для того, чтобы бороться с таким потопом, как минимум нужно ведро.

Все оказалось просто и банально: девушка забеременела, – мужа у нее не было, только жених, которого съела война, он погиб смертью храбрых в первом же бою, родных тоже не было, даже работы, и той не было, – в связи с тем, что немцы подступали к Ленинграду, многие предприятия свернули свои производства, либо вообще перестали существовать, – имелась у нее только комнатушка в общежитии, и все. Да и там у нее были три соседки.

– Как тебя зовут? – спросил Коваленко.

Девушка перестала реветь и подняла, мокрое лицо.

– Владлена, – едва слышно произнесла она.

– Вот что, Владлена, я все понимаю… – проговорил мичман и умолк, словно бы язык у него сделался неподвижным.

А что он, собственно, понимал, мичман Коваленко? Он видел только самую макушку беды, слезы этой девушки, ужас и боль, наполнявшие ее глаза. У всякого ребенка должен быть отец, иначе малыш может оказаться изгоем, должно быть обеспечение, хотя бы минимальное, но обеспечения этого не было, – много чего еще должно быть, но вместо этого – пустота, ровное место. Сплошной мрак и ни одного светлого пятна.

Но ведь он, мичман Коваленко, может спасти незнакомую девушку Владлену. В конце концов у него свободный денежный аттестат, который все равно некуда пересылатъ, у Коваленко нет жены, семьи и он легко может дать свое имя будущему ребенку этой несчастной девушки; он вообще может много сделать для нее… Он – тот самый Дед Мороз, который призван делать людей счастливыми.

Он встал, протянул Владлене руку:

– Пошли со мной!

– Куда?

– Пошли, пошли, потом узнаешь, – мичман подхватил Владлену за локоть и потащил за собой.

Ровно десять минут назад он проходил мимо небольшой конторки с открытой дверью. Рядом с входом красовалась табличка «ЗАГС». Коваленко, глянув на призывно распахнутую дверь, подивился: «Неужели в эту лютую пору еще сходятся судьбы: кто-то женится, а кто-то разводится? Не может этого быть».

Оказывается, может. Десять минут назад даже мысли допустить себе не мог, что сам выступит в роли человека, которому понадобится эта гражданская контора. На фронте аббревиатура «ЗАГС» вызвала бы лишь добрую сожалеющую улыбку и больше ничего.

Сейчас он вел Владлену к конторе, засеченной им по дороге.

В конторе он попросил расписать его с Владленой. Заведующая отделением ЗАГСа – седенькая старушка с очками, к которым была привязана черная шляпная резинка и перекинута на затылок, за пучок волос, поправила на носу два увеличительных стеколышка и произнесла скрипучим голосом: