Валерий Поволяев - Три дочери

Оля легонько похлопывала рукой по длинному изящному ридикюлю, сшитому из лаковой кожи, и с интересом смотрела на Лену.

– Что, подружка, поделываешь? – спросила, увидев, что Лена очнулась и лицо у нее приняло виноватое выражение.

– Как видишь, ребенка воспитываю, – Лена привычным движением качнула люльку. – Журнальчики почитываю, воздухом дышу, о лете думаю…

– Вижу дореволюционный журнал, – Оля взяла «Пограничник» в руки, небрежню перелистала. – Завидую тебе, подружка, такой журнал читаешь… А я замуж выхожу, – неожиданно сообщила она.

– Поздравляю, – произнесла Лена обрадованным тоном, улыбка преобразила ее лицо, она помолодела. – За кого? За этого парня?

– Ага. За Изгеша.

Хотела спросить Лена про Нельку Шепилову, про причину ее страшной смерти, но не стала – не смогла просто. Да и подлинной причины Оля могла не знать.

– В общем, приглашаю тебя, подружка.

– Где состоится свадьба?

– В «Метрополе», в ресторане. Включаю тебя в список гостей. Будь обязательно.

– Я постараюсь, Оль, – искренне пообещала Лена, хотя понимала прекрасно: вряд ли она, сотрудница органов, имеет право сидеть за одним столом с гоп-стопниками.

Оля ушла, а Лена со смятенными мыслями вновь взялась за растрепанный журнал; с трудом вникая в текст, прочитала статью, совершенно не понимая, какое ей дело до Англии и осенних маневров тринадцатого года, где отличились аэропланы Блерио, Бреге, Шорта и Кордона – неведомых ей фирм. Другое дело – современные конструкторы Туполев, Поликарпов… Кто еще? Скорости древних аэропланов невольно вызывали улыбку у нынешних летчиков: пятьдесят – пятьдесят пять миль в час… Сколько это будет в километрах?

Впрочем, смотря какие мили считать, сухопутные или морские?

– Вчера встречался с однокурсниками по академии, – сообщил Кирсанов, – шумно было, водку пили, пиво по усам текло…

– В рот попало?

– Попало, – сказал Кирсанов, хотя по виду его нельзя было сказать, что вчера он выпивал: был свеж, чисто выбритые щеки отливали смутлым блеском, дыхание ровное, без алкогольных хрипов, – очень даже попало. Интересно было повидаться с однокашниками.

– Есть успешные командиры?

– Есть. У некоторых, как и у меня, – две шпалы, но есть мужики, которые имеют и три шпалы, и четыре, а у одного оказался целый ромб. Комбриг.

– Генерал, – перевела малопонятное слово «комбриг» на общепонятный язык.

– Еще не генерал, но до генерала чуть-чуть не хватает – половины вершка всего.

– А должности?

– И должности есть крупные. Один занимает пост заместителя командующего армией по технической части.

– Это с ромбом который?

– Он самый. Разве этого мало?

– Много.

В комнате Кирсанова, под его крышей, даже воздух был другим, иным, чем у Ильи Мироновича, – был суше, вкуснее, чище, в нем не плавали взболтни табачной гари, не пахло отрыжкой, да и микробов, пожалуй, было меньше. Кирсанов раскованно потянулся, достал из настенного шкафчика, украшенного резными стеклами, бутылку темного вина. Этикетка, украшавшая вино, была диковинная, с крупными готическими буквами.

– Интересно, – Лена коснулась этикетки пальцами, – откуда такая невидаль?

– Из ресторана, вестимо. Вчера пили, я одну бутылку для себя приобрел – очень уж интересное вино…

– Рейнское?

– Мозельское. Рейнские вина кислые, а мозельские – сладкие.

– Любишь сладкое?

– Грешен, – Кирсанов разлил вино по двум бокалам, сдернул салфетку с плетеного блюда, стоявшего на столе. В блюде оказались сочные желтобокие яблоки. – Выпьем… за нас с тобою.

Елена не ответила, чокнулась с Кирсановым. Тот выпил и неожиданно поморщился, будто вместо сладкого вина хлебнул разведенной горчицы. Елена встревожилась:

– Что случилось?

Кирсанов, сдержав в себе вздох, махнул рукой.

– Да разболтались мы вчера слишком уж… Наговорили много чего такого, что не надо было говорить.

– Это плохо, – серьезным тоном произнесла Елена.

– Все понимаю, но ничего поделать уже не могу. Поезд ушел, – тревожная тень пробежала по лицу Кирсанова, в углах рта образовались две озабоченные скобки. – Осталось только ругать себя…

– Много вас сидело за столом?

– Шестнадцать человек.

Елена удрученно покачала головой. Кирсанов снова поморщился, приложил пальцы к вискам, помял выемки, затем помассировал лоб и произнес спокойно, с надеждой в голосе:

– Остается одно – рассчитывать на порядочность моих однокурсников.

– Это заложено в характере у всех нас – рассчитывать на лучшее. Человек вообще построен именно так, он надеется на счастливый исход в любом случае… Впрочем, что я говорю? Все это – простая арифметика, несколько соединенных вместе обычных избитых истин, бытовой набор. – Елена не могла быть такой же спокойной, как Кирсанов, не умела этого делать… А потом она знала то, чего не знал рядовой военный инженер… С другой стороны, он прав: достаточно среди шестнадцати оказаться одному, который отправит цидулю в соответствующее место, – и сядут пятнадцать человек, которые находились вместе с ним за столом, все до единого сядут: одни за то, что позволили развязаться собственному языку (недаром в Москве в ходу была пословица «Рот открыл – и в Магадан поплыл»), другие – что не к месту упомянули имена товарищей Сталина, Кагановича и Микояна, третьи – что не успели вовремя сообщить об этом куда надо – нужно было быть расторопнее…