Валерий Поволяев - Три дочери

И верно в бою – находиться здесь он больше не мог, – решительно шагнул к двери, подивился хлипкости ее, непрочности – входная дверь комнатенки была такой же гнилой и легкой, как и дверца шкафа, подумал о том, что надо бы помочь инвалиду сползти со стула, но он опоздал, услышал, как сзади тяжело шмякнулась на пол тележка, инвалид сам справился, и Савченко, не говоря больше ни слова, вышел в коридор.

Коридор тоже предстояло одолеть и это, как понимал Савченко, задача была военная – открылись чуть ли не все двери: барак знал про Фросю все, и про нее знал и про инвалида, – и к каждому новому человеку относился, само собою разумеется, сложно.

Савченко прошел этот коридор, сзади, настигая его, громыхал на самодельной тележке инвалид. Лицо слева – плоское, съеденное сумраком, лицо справа – такое же, как две капли воды похожее на первое, а в общем-то неразличимое, лицо слева, лицо справа, все физиономии плоские, одинаковые, хотелось остановиться и крикнуть им что-то, может быть, даже обидное, но Савченко сжался, отделил себя от этих людей и одолел коридор молча.

Лишь у входной двери сказал:

– До свидания!

Ему никто не ответил и Савченко очутился на маленькой деревянной площадке, с которой круто вниз уходила лестница. Этакая дорога на эшафот. И с эшафота. Савченко подождал, когда до площадки догромыхает так и не догнавший его инвалид – не бросать же, в конце концов, человека здесь, но инвалид от помощи отказался:

– Я сам, майор, сам! – И настолько неловко, крякая, охая, задыхаясь, стал кидать тележку со ступеньки на ступеньку, что Савченко не выдержал:

– Ты хотя бы для себя горшок держал в комнате, что ли!

– А девочки? – просипел инвалид. – Они же почти все время дома! Нет, не могу!

– Тогда на этих ступенях износишься! Либо шею себе сломаешь.

Савченко помог инвалиду одолеть один марш, потом, подхватив под мышки, стащил по второму маршу вниз и оставил его там.

– Все, прощай! – прощание короткое, зажатое, но Савченко понимал, что сегодняшняя встреча долго не будет давать ему покоя, заставит еще помучаться, вынесся на улицу, сплюнул в сторону, услышал, как в спину ему толкнулся крик инвалида – почти материально осязаемый, горький:

– Не поминай нас худом, майор!

– Иди ты! – огрызнулся майор скорее на самого себя, чем на инвалида, наугад шагнул в темноту, ногами попал во что-то вязкое, засасывающее, шагнул в другую сторону – там тоже была грязь; в конце концов он махнул рукой на все, что сопровождало его сейчас, на все неудобства и, мягко говоря, сюрпризы здешнего пейзажа, и пошел в темень, в ночь, не разбирая дороги.

Бог не выдаст, свинья не съест, так, кажется, считают русские люди – он обязательно выберется на сухое место. Хотя сложнее всего будет пройти наугад замусоренное мокрое русло бывшей речки, но и это уже не страшило Савченко – не утонет!

Он на скорости свергся с глиняного крутяка, еле-еле затормозил каблуками, постоял немного, приходя в себя, приводя в порядок дыхание и сердце, – ошалелый, еще не осознал до конца все происшедшее, для этого просто понадобится время, глаза его постепенно привыкли к темноте и в вязкой струистой черноте он различил черные неподвижные полоски и смело пошел на них.

Это были доски, проложенные через гибельное место, майор угадал их; осознание того, что он еще способен принимать правильные решения, угадывать, вселило в него немного бодрости и минут через пятнадцать он вышел на трамвайную остановку, к кривому железному столбу, с которого мальчишки сорвали металлическую досочку с обозначением этой географической точки.

Запаса бодрости хватило ненадолго, горючее кончилось скоро, и он, глядя в струистую черноту ночи, в которой не угадывалось буквально ничего – ни деревья, ни дома, ни гигантский город с его сильным заревом, обреченно подумал о том, что в одиночку ему не справиться с поражением, не счистить с себя коросту, не заживить рубцы… Нужен друг, нужен врач, – пусть это будет тот же Мосолков, никого другого найти в Москве Савченко не сможет, – и вообще, пусть придет врач, пусть придет садовник…

Первый – для того, чтобы помочь Савченко выздороветь, второй – чтобы очистить землю от скверны, от гнили, от сухих корней, мешающих жить новым росткам, пусть уберет, обиходит все… Савченко действительно желал, чтобы на землю пришел садовник и в ту пору тоскливо сжимался, не зная, как ему быть.

Дурные предчувствия одолевали его, на душе было одиноко, хотелось выпить водки, заесть огурцом, но где он в этот час, в этом гнилом, Богом забытом месте возьмет водки?