Юргис Кунчинас - Менестрели в пальто макси

Измышления все это, злобная пропаганда, пустые речи демагогов и профессиональных шулеров. Слушай дальше! Хотя Другой Жизни как будто и нет, а смотри! Вон она, там, за тем окном с горшками розовых гераней, за пестрой ситцевой занавеской. Спрашиваешь, как же это так — то есть, то нет? Разве такое может быть? Ан может. Дело в том, что Другая Жизнь, только к ней прикоснешься, сразу отступает на шаг дальше. Не из вежливости, само собой, - это жестокий закон, это уже закон Другой Жизни. Ты - шажок вперед, а она, Другая Жизнь, недолго думая, - шасть на шаг назад. И так всегда — до бесконечности, до настырной рутины. Вообще-то можно бы и зайти в дом с ситцевыми занавесками и геранями, установив точку отсчета, можно добежать хоть до самого Горизонта, но как только домчишься, он, Гор, божество окоема, только покажет тебе спину и скроется в дальней дали. Основательно подготовившись, можно одолеть и Китайскую стену, но за ней увидишь только узкие щелочки глаз и необозримые рисовые поля. Другая Жизнь хитра — она все пятится да пятится. Она всюду и нигде, как Господь Бог или коммунистическая партия. Она вечно водит нас за нос, безжалостно издевается и хихикает в кулачок. Мы идем верным путем, наши упорные искания могут даже увенчаться успехом, но под конец выясняется одна старая истина - там хорошо, где нас нет. Спекулятивная сущность Другой Жизни — это всего лишь стимул для наших добрых или дурных поступков, взлетов и падений - всего того, что невзначай происходит с нами, не важно, за или против. Самоубийцы - и те, уже изготовившись для прыжка, грациозно сложив руки над головой, именно, даже они, на миг заглянув в Другую Жизнь, успевают увидеть ее некошеные луга, но никогда ее не достигают. Жаль; обидно, а факт. Живой человек никогда в жизни не сможет сказать: о, я там был, кажется, год назад. Встречаются, правда, такие пустобрехи, но кто им поверит, кроме первокурсниц филфака и восторженных старых дев.

Однако не будь этой Другой Жизни, не было бы и нас самих. Лишь она будит нас каждое утро. Она мерцает в темной пивной бутылке и в любой стекляшке. Вот она - в глубине зеркала, ухмыляется, тискает маленькие грудки или поглаживает колючий подбородок, подмигивает, а попробуй достань ее, обними! Не выйдет, ее не перехитришь. Пьешь кофе - она кудрявится розоватой пенкой по краям чашки. И тотчас исчезает. Она пишет нам письма дождем, стучится градом, кто-то успевает ее заметить. Когда расходятся корабли или поезда, она ждет нас за Тем Углом, где кончаются блочные дома и тянутся пустыри. Но там все так же, как и здесь, в мешанине лачуг. Другая Жизнь посмеивается над тобой, куколка, под дробные звуки «Турецкого марша» или под международный телефонный звонок. Или дверной звонок. Вы, мадам, открываете дверь, а там никого. Или стоит какая-нибудь тетка с красной мордой и предлагает вам купить какую-то рвань. Не купите — она сплюнет зеленой слюной и уберется.

Бесчисленное множество заманчивых намеков отдаляет грозный миг. Чем наивнее представления о Другой Жизни, тем больше они нас увлекают, заставляют добиваться невозможного, следить за объявлениями в газете: экскурсия в Другую Жизнь — 650 USD, поехали! Сами по себе наши намерения и стремления достойны похвалы и подражания. Чем больше стараемся, маемся, страдаем, тем выше возносимся во мнении окружающих и своем собственном. Падшие объявляются героями, а не успевшие себя замарать - святыми. А нам с тобой, Курочкина веснушка, некогда и оглянуться, посмотреть, далеко ли проползли. Ведь каждое наше слово, невольное телодвижение, гримаса гнева или радости мгновенно улетают туда, в Другую Жизнь. Разве не обидно? Только что они были наши - слова, распростертые объятия, ложка в тарелке с кашей, — и в один миг уже не наши, и без малейшего сопротивления отданы Другой Жизни. Эта ненасытная утроба приемлет и вбирает все, молча переваривает и всегда отступает на один шаг в свои владения. В кровавые георгины. В бледные, как рыбьи потроха, пионы. В Россию. Даже за Китайскую стену, за горы Арденн. Ах, стрекозиная головушка, давай примиримся с ней. Не горюй и не ломай руки. Где ты этому научилась? Нет, посмотри-ка мне в глаза — где? Говоришь, в Другой Жизни? Стало быть, и твою душеньку замутила ее темная тень, и тебе перешел дорогу верблюдик с черной кошкой на первом горбу, а над сосновым бором проползла черная туча. А ты не вздрагивай, не вводи меня в искушение, ты заблуждаешься - это все та самая жизнь. Она всегда при тебе, дорогая, она в твоей слюне и между пальцев, в дерганье жилки на нежном твоем виске и в зачеркнутой строчке в расписании поездов. В заевшем замке и ржавом ведре, из которого вытекает подсолнечное масло.

Читать дальше