Гипнос застенчиво улыбнулся:
— Всё, что пожелаешь, царица.
— Я беспокоюсь о муже, — непринуждённо ответила Гера. — Он в последнее время себя совсем не бережёт, работает на износ, почти не отдыхает. Он подорвёт своё здоровье, и это будет большая беда для всего мира, не только для меня. Я ему об этом уже говорила, но он меня не слушает — для него дело прежде всего. Не мог бы ты сейчас навести на него крепкий здоровый сон, чтобы он расслабился и восстановил свои силы?
Гипнос изобразил на лице удивление.
— Усыпить Зевса сейчас, когда он руководит битвой за греческие корабли и под страхом заключения в Тартаре запретил ему мешать? Ты шутишь! — Гипнос беззвучно засмеялся.
— Когда я шучу, обычно не смеются, а плачут.
Хотя Гера и сказала это спокойно, без всякой угрозы в голосе, Гипнос сразу перестал смеяться и тихим, извиняющимся голосом ответил:
— Он ведь до сих пор зол на меня. Один раз я по твоей просьбе уже усыплял его и чудом избежал молнии — хорошо, что мать за меня заступилась. Я тогда легко отделался, но повторить это я бы не решился. Второй раз он меня не простит.
— Что за пустяки ты говоришь! — сохраняя на лице непринуждённую улыбку, сказала Гера. — Тогда он помогал своему сыну Гераклу, но Гектор-то ему, насколько я знаю, не сын. Из-за него он, конечно, не станет так свирепствовать. Кстати, если ты всё ещё хочешь жениться на Пазифее, то я могу это устроить.
В мутном взгляде Гипноса на мгновение появился какой-то блеск. Он вскинул было голову, но сразу снова её опустил и печально ответил:
— Я очень благодарен тебе за это предложение, но, боюсь, в Тартаре мне будет не нужна невеста. Зачем ты обратилась ко мне? Поговори с Гермесом: он тоже умеет усыплять, и отношения с Зевсом у него гораздо лучше.
— Спасибо за совет. Пожалуй, я так и сделаю, — ответила Гера и, скрыв досаду, двинулась прочь.
Гермес действительно умел усыплять не хуже Гипноса, и отношения с Зевсом у него были хорошие, но именно поэтому Гера и не собиралась к нему обращаться. Конечно, он не станет ей помогать, да ещё, пожалуй, и донесёт.
— Постой! — окликнул её Гипнос.
Гера обернулась.
— Ты можешь поклясться водами Стикса, что выдашь Пазифею за меня замуж?
— Конечно, — ответила Гера. — Клянусь священными водами Стикса и всеми древними богами, томящимися в Тартаре, что Пазифея будет твоей, если мой муж сейчас уснёт.
— Я помогу тебе, но только если Зевс не поймёт, что его усыпил я. Если ты его утомишь, он будет думать, что уснул от этого.
— Утомить Зевса?
— Да, конечно. Отвлеки его и утоми. Ты ведь его жена.
Гера на мгновение задумалась.
— Хорошо, — сказала она. — Подожди меня здесь, я сейчас вернусь.
Царица богов не привыкла браться за что-то сама и предпочитала загребать жар чужими руками, но сейчас настало время самой сделать то, что она не передоверила бы никому. Она перенеслась в свой дворец. Раздевшись, Гера омыла тело амброзией и умастила его самым драгоценным благовонным маслом. Осмотрев бесконечное множество своих платьев, она выбрала самое красивое, расшитое дивными золотыми узорами. Именно оно было на Гере в тот давний день, когда Зевс сделал ей предложение. Прошло много веков, но она помнила каждое мгновение того дня. И Зевс непременно вспомнит, увидев её в этом платье.
Царица богов встала перед зеркалом. Прошедшие века нисколько не изменили её. В точности такой её полюбил громовержец. Только взгляд стал, пожалуй, более суровым и мрачным. Тут нечему удивляться: станешь мрачной и суровой с таким мужем, который не пропускает ни одной красотки. Будто издеваясь, он сделал Геру покровительницей семейного счастья — того, чего в её жизни никогда не было.
Гера улыбнулась своему отражению и осталась недовольна. Улыбка получилась не ласковая, и не обворожительная, а в лучшем случае милостивая и величественная. Чего-чего, а величия в Гере было сколько угодно. Под её взглядом трепетало всё живое. Когда она входила, все сидевшие вставали, а стоящие опускались на колени. Такой её и полюбил Зевс. Но полюбил ли? Может быть, ему тогда была нужна не жена, а царица? Задумывался ли он когда-нибудь о том, что царица может быть ещё и женщиной?
Глядя в зеркало, Гера понимала, что её совершенство не полно. Величием мужчину не обольстить, даже собственного мужа. Не хватало самой малости — главной, решающей мелочи.
«Может быть, эротическое бельё?» — сказал бы современный читатель. Но в те древние времена люди не знали, что такое нижнее бельё, а эротического белья не было даже у богов. Одна лишь Афродита обладала чудесным, волшебным поясом, заключавшим в себе и шёпот влюблённых, и надежды первого свидания, и признание в любви, и сладость поцелуев, и страстные объятия. Любой мужчина, видевший Афродиту, когда на ней не было ничего, кроме этого пояса, терял разум и волю и вспыхивал страстью, которой и смерть не могла стать преградой. Именно такой мелочи не хватало сейчас царице богов, чтобы обольстить мужа.
Читать дальше