Игорь Григорьян - Иллюзия

— Секунда и столетие?

— Ага. И тысячелетие тоже.

— Но так не может быть!

— Может. Бесконечность делает это возможным.

— Но ведь можно что-то исправить или изменить, вернувшись всего лишь на один миг назад, — я не хотел понять очевидного и настаивал на своем, — и будущее ведь изменится!

— Вы думаете, у вас есть свобода выбора? — Агафья Тихоновна задумчиво разглядывала ничем не примечательный камешек, с одной стороны смоченный прохладной водой, а с другой — прогретый солнечным теплом, — думаете, вы в состоянии что-то изменить?

— Конечно. Если есть возможность вернуться во времени, можно изменить многое.

— В отдельно взятой, вашей жизни, наверное, да, — она усмехнулась, — но для Времени ничего не изменится. Снимков-то бесконечность. И всё что было, есть или будет, или даже просто может быть — уже где-то и когда-то существует. Вы просто прыгнете в другое, уже существующее мгновение и проживете его. Но то, что вы хотели изменить и, допустим, изменили, от этого не перестанет существовать. Оно лишь перестанет существовать в вашем восприятии. Даже не в вашей жизни, а только в вашем восприятии и в вашей же памяти, которая ни много ни мало — лишь зеркало вашего восприятия. Даже не зеркало жизни, а всего лишь вашего восприятия этой самой Жизни.

— Получается что я вполне могу прожить все возможные варианты?

— Если бы у вас было бесконечное количество Времени, то да. Но вы вряд ли смогли бы даже вспомнить об этом. Человеческий мозг устроен очень хитро, — она вздохнула, — он воспринимает только линейное движение времени от причины к следствию, и эта, казалось бы простота, как раз всё и путает. Ведь на самом деле, следствие точно так же определяет причину, как и причина — следствие. Другими словами, прошлое зависит также от будущего, как и наоборот.

— Не совсем понятно.

— Такова человеческая природа.

— Значит я все-таки человек? — я ухмыльнулся, вспомнив как акула рассмеялась, не согласившись с этим утверждением.

Агафья Тихоновна перевернула лежащий на берегу камень таким образом, что его светлый, теплый и сухой, нагретый солнцами край, оказался в прохладной воде, а темная, мокрая часть очутилась на свету. И пока она не высохла и не посветлела, весь камень был одинакового темно-серого, цвета мокрого асфальта.

— На этот вопрос можете ответить только вы сами. И Никто другой.

— Никто?

— Да. Никто, который постоянно с вами.

Казалось бы, ничего не изменилось. Часть камня, подставленная под солнечный свет высохла и отливала серебром, тогда как сама вода на камне четко прорисовала границу между темно-серым — мокрым и светло-серым — сухим.

Но мы-то знали что сейчас все было с точностью до наоборот.

— Люди испытывают эмоции? Или эмоции испытывают людей? — Агафья Тихоновна смотрела на воду, послушно и безропотно отражавшую добрую сотню, а может и больше, новых, недавно рожденных зонтичных солнц, — но кто такие люди? Кто? — она вернулась на травянистый берег, и вода тут же почернела, скрыв свое содержимое от наших глаз, — ветер дует — трава гнется. Вы выбираете быть травой, испытывающей порывы ветра. Или выбираете быть ветром, гнущим траву. Каждому своё.

— А что правильно? — единожды глянув, я не мог отвести взгляд от травы на берегу, в новом, не виденном мною ранее инфракрасном излучении, казавшейся фиолетово-черной.

— Правильно? — акула рассмеялась, — правильно именно то что вы выбираете. Любой ваш выбор верен.

— Любой?

— Любой! Главное чтоб он был ваш!

— Значит не надо никого слушать?

— Если это не соответствует вашему восприятию действительности, то не надо. Прислушивайтесь, но не слепо следуйте. Ведь есть категория людей, которые не посоветуют плохого.

— И кто это?

— Например, ваши родители, — Агафья Тихоновна попыталась скрыть усмешку, — друзья тоже. Если вы уверены, что это друзья.

— Их можно слушать?

— К ним нужно прислушиваться. Впрочем, и это совсем не обязательно. Ваш путь всегда останется вашим и никто, кроме вас его не осилит.

— А можно вообще не выбирать? Если я еще не решил кем хочу быть — травой или ветром?

— Можно. Это не меняет сути. Ветер не перестанет дуть, а трава не прекратит гнуться.

— А я?

— А вы быть.

Агафья Тихоновна, казалось, и не собиралась покидать этот дивный, около-озёрный мир, и я, наслаждаясь впредь неиспытанными чувствами, откинулся на траву, подставив свое лицо каждому из сотен, а может и больше, солнц. Ветра не было. А трава была. И я был.