Вильям Козлов - Дети ада

— Вы не докладывайте, а взыскивайте, — улыбнулся Антон. — Превысил скорость автомобилист — гони полсотни, грязный номер или не пристегнулся ремнем — десятку, а клеветников и рублем не наказываете. Где же логика?

— Как-нибудь приеду к вам порыбачить, — пообещал майор. — Пишут, что вы запрещенными снастями всех тут судаков и щук повыловили?

— Кроме жерлиц и кружков у меня ничего нет, — сказал Антон. — Сам браконьеров ненавижу. А те, кто пишет, как раз и ловят сетями и мережами, причем больше всего в нерест, когда рыба дуриком идет в сети.

— Когда-нибудь будем жить по-человечески? — задал риторический вопрос майор, садясь за руль милицейского «газика».

— Не может же быть одна безысходность? — ответил Антон. — Больше семидесяти лет прожили во мгле, должно и красное солнышко проглянуть для русского народа.

— Почему русского?

— Мы хуже всех живем, нам, русским, больше всех от советской власти досталось, — жестко ответил Ларионов.

Все это он и поведал Ивану на лодке в погожий солнечный день, когда над зеленоватой гладью проплывали пышные кучевые облака, а утки и гагары бесстрашно плавали чуть ли не у самой лодки. У заросших невысоким кустарником берегов белыми хохлатыми столбиками замерли цапли. Иван их раньше никогда не видел. Иногда то одна, то другая резко опускали длинный красноватый клюв в воду и выхватывали какую-то живность. Берег от озера поднимался вверх, виднелись бани, за ними огороды и дома Плещеевки, а еще дальше изумрудно зеленела зубчатая кромка соснового бора. Вкрапленные в него большие березы и осины отчетливо выделялись на фоне розоватых стволов. Вид с озера был удивительно красивым. Исчезла с их горизонта паскудная бабенка Зинка-почтарка, которая уже давно не носила газеты и письма. Как ушла на пенсию, так еще больше остервенела, то в зеленой, то в красной кофте и неизменных выгоревших трикотажных рейтузах, она то и дело сновала с банками, ведрами, тряпками от дома к озеру и назад. По-видимому, привыкнув долгие годы разносить по деревням почту, она не могла теперь долго усидеть на одном месте: срывалась и бегала по Плещеевке туда-сюда и чаще всего без всякой на то нужды. Так же и к озеру трусила с одной стеклянной банкой помыть. Мелькала беспрерывно, даже в глазах рябило. Надо признать, что при редкостном бездельнике муже, она одна тащила на себе все немудреное хозяйство. Василий работал по дому лишь из-под палки, за что и понукала его как ленивого упрямого осла. Увидев кого-нибудь, Зинка останавливалась и начинала поливать грязью мужа, соседа Ларионова, а заодно и всех, кого вспомнит. Мужчины не слушали ее, проходили мимо, будто это камень-валун, а женщины вступали в разговор, им тоже охота языки почесать. Иначе откуда бы почтарка узнавала все деревенские сплетни и новости? У нее даже острое личико хищной птицы оживлялось, морщинистый рот начинал жевать губами, а бесцветные острые глазки блестеть. Узнав сплетню, она семенила на кривоватых ногах-палках дальше, зорко выглядывая на огородах очередную жертву, которой можно все поскорее сообщить, а заодно и выведать что-нибудь свеженькое. Сейчас наверняка разносит по деревне, как ее соседский «змееныш» Игорек чуть не застрелил из батькиного ружья, а тот с приятелем сидели на лодке и ржали на все озеро, вместо того, чтобы отодрать ремнем мазурика...

Иван сидел на веслах, а Антон командовал, куда грести. В осоке и камышах наклонно торчали воткнутые ими в ил серые колья, к которым он привязывал жерлицы с живцами на крючках, бело-красные кружки он уже пустил на плесе. Один перевернулся, но это не щука взяла, а живец оказался бойким и опрокинул пенопластовый кружок. Лодка мягко входила в камыши, слышался тихий шорох, скрип осоки, брызгали в разные стороны мальки, синие стрекозы не были столь пугливыми, они покачивались на потревоженных длинных листьях, когда Антон трогал кол, со дна выскакивали белые пузыри и с тихим звоном лопались.

Антон выше Ивана, он черноволосый, отпустил небольшие усы, округлое лицо загорелое, темно-серые глаза смотрели на мир доверчиво, добродушно. Даже истошные вопли Зинки не разозлили его, но Иван-то знал, как бывало на маневрах в армии глаза его сужались, превращаясь в две стальные щелки, на щеках выпирали скулы, он весь подбирался, как хищный зверь перед решающим прыжком и горе тому, на кого он нападал. У Антона широкая выпуклая грудь, длинные мускулистые руки, рядом с ним Иван не выглядел атлетом: стройный, худощавый, большеглазый с резкими движениями и легкой походкой, он скорее напоминал гимнаста или танцора. Лишь на пляже можно было увидеть его натренированные мышцы, равномерно расположенные по всему телу. И серые с зелеными пятнами глаза редко выражали его внутреннее состояние. От гнева они лишь темнели и еще больше зеленели. Хотя Антон куда могучее на вид, в борьбе они не уступали друг другу. Там, где он применял силу, Иван — ловкость, увертливость. Антон предпочитал в спортзале бокс, штангу, Иван — вольную борьбу, гимнастику, прыжки. И реакция у него была лучше. Командир десантного полка — сам отличный спортсмен, говорил, что они в деле идеальная пара для выполнения самых опасных и сложных заданий. Один дополняет другого.