Вильям Козлов - Дети ада

— В городе, Антон, не лучше, — невесело заметил Иван. — Такой же бардак! И там не поливают тебя помоями... с берега, а грабят, насилуют малолетних, убивают. И все больше приезжие с юга, Азии, даже из Прибалтики наведываются.

— Что-что, а в большинстве своем народ в деревнях честный, — признал Антон. — Всегда долги возвращают и если что продают, то берут по-божески, не дерут три шкуры, как на городских рынках.

Зинка-почтарка, как ее все здесь звали, по-видимому, сообразила, что ее никто не слушает: местные вообще уже давно не обращали внимания на ее вопли, а Иван с Антоном увлеклись своей беседой и даже не смотрели в ее сторону. Послав в последний раз проклятие городским «шарамыгам», она нагнулась к воде и стала мыть свои босые с искривленными пальцами ноги. На плечо ей уселась стрекоза, почтарка злобно смахнула ее, но тут сзади хлопнул выстрел и она, суматошно замахав руками, плюхнулась грудью вперед с дощатых кладей в мелкую воду. Когда отфыркиваясь и матерясь выбралась на берег, в живот ей уперся ствол игрушечного пистонного ружья.

— Руки вверх, матерщинница! — грозно скомандовал семилетний сынишка Антона Ларионова Игорек. — Я тебя в милицию забираю.

Почтарка аж голоса лишилась: беззвучно раскрывала и закрывала свой беззубый рот. Иван и Антон, выронив удочки, хохотали на все озеро. Мокрая как курица почтарка с висюльками пегих волос вдоль морщинистого злобного лица с провалившимся ртом, вытаращилась на худенького мальчишку в коротких шортах и синей майке. Русая прядь нависала над его выпуклым лбом, синие большие глаза бесстрашно смотрели на Зинку.

— Ах ты, подлый змееныш! — завизжала она, но прямо в нос ей хлопнул еще один хлесткий выстрел. Она отшатнулась и, оступившись, теперь спиной упала в воду. Из-за громкого хохота с лодки не слышно было ее воплей. Мальчик не смеялся, он снова целился из игрушечного ружья в почтарку.

— Я — не змееныш, — спокойно заметил он. — Меня звать Игорь, а вы — мусоропровод. Из вас сыплется всякая гадость.

— Молодец, Игорек! — вытирая выступившие от смеха слезы произнес Иван. — Кажется, заткнул пасть этой паскуде.

— Надо же, допекла и мальчишку, — покачал головой Антон. — Игорек у нас мухи не обидит. Я такого, признаться, от него не ожидал.

Зинка-почтарка, мокрая, взъерошенная, заковыляла к дому. Она что-то выкрикивала, но голос уже не был таким нагло-торжествующим, как раньше — скорее, плачущим. Муж ее — Василий Андреевич, стоял с вилами у хлева, где содержались пара поросят и пяток овец, и равнодушно смотрел на приближающуюся мокрую супругу. С лодки не слышно было, что она ему говорила, яростно жестикулируя и оборачиваясь к озеру, он послушал-послушал, нырнул в хлев и вскоре снова появился, неся впереди себя пласт влажного навоза. Шлепнув его в кучу, быстренько скрылся в хлеву. Вопли жены отскакивали от него как горох от стены.

— Андреевич, если она даже тонуть будет в озере — не вытащит, — сказал Антон. — Ему и ад теперь не страшен, столько он натерпелся от нее, бедолага.

— Говоришь, бездельник и пьяница, — напомнил Иван.

— А тут трезвенников нет. Хитрый, конечно, мужичонка, у него тоже во рту три зуба, но с ним еще ладить можно. Не досаждает мне, правда, и никогда ни в чем не поможет. Работать не любит, хотя и суетится, делает вид, что трудится в поте лица... Заметь, еще минут десять покрутится с вилами и куда-нибудь испарится.

— У тебя клюет! — прошептал Иван, кивая на поплавок с красной вершинкой.

Антон взмахнул удилищем и в воздухе затрепетала небольшая плотвица. Сняв ее, с крючка, бросил в ведро. Они собирались наловить живца и поставить на ночь жерлицы, пустить с десяток кружков. Нерест прошел, щука стала жировать, то и дело раздавались тяжелые всплески в осоке у берега. Лещи так не всплескивают, щука охотится. После жора она снова надолго утихнет. На спиннинговую блесну и внимания не обратит, если и заглотнет, так живца на жерлице или кружке. А до чего приятно, утром проверяя снасти, почувствовать рывок жилки и тяжесть на ней. Севшая на двойчатку щука идет кругами к лодке, иногда выбрасывается из воды, сверкая в солнечных лучах жемчужным брюхом, бывает, срывается. Щуки здесь некрупные, самую большую они вытащили два дня назад, так она потянула два с половиной килограмма. У Антона были пружинные весы и он всегда улов взвешивал.

С полчаса они изредка перебрасывались словами, следя за поплавками. Плотва и окуньки то и дело топили их. Иван подцепил крупного подлещика. По всем правилам тот положил поплавок набок, немного протащил его по водной глади, а потом стал топить, тут-то рыболов и подсек. Рывок в сторону, легкий звон тонкой жилки — и вот показалась треугольная голова. Подлещик, вдохнув жабрами воздуха, замер, перестал сопротивляться. Теперь можно его как лапоть тащить по воде к лодке. Точно таким же образом Иван позавчера подвел к борту золотистого с черными плавниками леща, но когда стал его переваливать в лодку, лещ взбрыкнулся, жилка тренькнула и добыча ушла под воду. С того раза Иван все время держал у ног складной подсачок с металлической ручкой.