Татьяна Лебедева - Бандеровка

Прошло несколько часов, как показалось Богдане, — и ее повели на допрос. В соседнем помещении того же подвала ей направили в лицо луч фонаря, и высокий мужчина в черной майке и татуировках, играя оружием, начал задавать ей вопросы. Разговор записывался на камеру. Вопросы были о Правом секторе и Яроше. Богдана ничего не знала.

Какую ты информацию собирала?

— Никакую! Я не по работе, я ехала к мужу.

— Подробно расскажи весь свой путь, как ты ехала, где была?

— До Луганска на поезде, потом прошла до центра города, там мне подсказали, как проехать к границе, я села на попутку и доехала до таможни. Все!

— С кем разговаривала? Кому звонила по дороге?

— Да ни с кем! Никому не звонила, только мужу! У вас есть мой телефон, вы можете проверить!

— Не волнуйся, проверим!

— Проверьте также, что я занималась модой, никакой политики!

— Не указывай, что нам делать!

Мужчина схватил ее за волосы и потянул голову вниз. Богдана закричала.

— Выключите камеру! — крикнул допрашивающий.

Через секунду после того, как съемка остановилась, тот же голос сказал:

— Принесите нож!

У Богданы перехватило дыхание.

— Не надо, — взмолилась она и зарыдала. — Я, правда, ничего не знаю! Я все вам рассказала!

Он играл ножом у нее перед глазами.

— Я клянусь вам! Я самая обычная девочка! Я ехала к мужу! Я оказалась здесь случайно! — от сердцебиения голос ее пропадал.

Он полоснул ей ножом по майке, распоров ее снизу доверху. На несколько секунд Богдана отключилась. Она пришла в себя, когда ее уже тащили назад в первую комнату. Снова посадили на тот же стул. Богдана отдышалась, сжала голову руками, пытаясь унять боль.

— Что с нами будет? Нас отпустят живыми? — спросила она Иру.

— Вряд ли они будут убивать нас, — ответила та. — Может быть, обменяют на кого-то из своих потом.

— И сколько все это продлится? — Богдана подумала о Саше.

Женщина не ответила.

От страха мысли все время путались. То Богдана представляла, как не находит себе места Саша, звонит ей и попадает на элэнэровца-сепаратиста. Может, у него требуют выкуп, угрожают? То думала, как напишет сенсационную статью о пребывании в плену. О том, что она может не вернуться, Богдана старалась не думать. Старалась. Но получалось плохо. Липкая, назойливая мысль, что это последние дни ее жизни, ползала, извиваясь ядовитой змеей, по всему ее телу. Она сдавила ей судорогой живот, обвила холодом сердце, потом застряла в горле противным комом и, наконец, заползла в мозг — и там расположилась, обвив кольцами правое и левое полушария. Хотелось снова отключиться. Хотелось хоть что-то сделать: позвонить, написать, сказать! Но мрачная тишина, молчаливая женщина и бетонные стены подвала связывали ей руки.

Через несколько часов Богдана беспокойно заснула, сидя на стуле. Сквозь сон она слышала, как в камеру кто-то зашел. Топот ботинок, копошение, они увели Иру. Потом толкнули ее стул.

— Поднимайся. Идем!

На голову снова надели мешок. Богдана видела только свои ноги и казавшуюся серой в предрассветном тумане траву. Опять ее посадили в машину и куда-то повезли. На этот раз ехали с нею двое молодых парней, судя по акценту, русских. Им было очень весело, всю дорогу они шутили.

— Знаешь, куда мы едем, бендеровка?

— Далеко-далеко, туда, где тебя никто не найдет!

— Думаешь, мы тебя будем насиловать?

— Нет!

— Думаешь, мы тебя убьем?

— Неет!

— Мы тебя живьем закопаем! Ха-ха-ха…

Ей сняли мешок с головы в поле. Она увидела перед собой золотую ниву, уходящую вдаль до горизонта, и небо, залитое первыми лучами солнца. Конвой и машина были у нее за спиной.

— Не оборачивайся. Иди, бендеровка! — парень громко харкнул и сплюнул на землю.

— А мой паспорт? — тихо спросила Богдана.

— Ничего не знаем, вали, — сказал другой, и ее в спину подтолкнуло дуло автомата.

Она двинулась и, не удержавшись на ватных ногах, пошатнулась назад. Прозвучал выстрел. Богдана вскрикнула — и упала в траву.

— Я думал, она сейчас кинется на меня, — затараторил парень. — Она сделала резкое движение!

Богдана упала лицом в прохладную зелень. Так же, как и год назад, она лежала в поле не в силах пошевелиться и чувствовала, как роса холодит ее щеку. Но теперь она точно знала, что за ней никто не придет. Она понимала, что последний раз видит эту черную землю, эти молодые травинки, свою подрагивающую руку. Чувствовала, как под нею расплывается вязкая лужа. И вот она уже лежит лицом в крови. Ей было стыдно, что она подвела Сашу. «Любимый, любимый, я так хотела к тебе!» Сознание начало путаться. Она пыталась вспомнить самое главное. Что же, что же она так и не успела? Ах, да… «Боже, прости меня за того беркутовца», — беззвучно прошептала она. Птицы на ее плече рвались ввысь.