Юрий Поляков - Веселая жизнь, или Секс в СССР

– А вот еще интересно, что волки иногда задом наперед ходят, – вновь заговорил Застрехин.

– Зачем?

– А чтобы охотника со следа сбить.

– Верно! – воскликнул Флагелянский. – Задом наперед. В прошлое тащит нас Ковригин своими писаниями. Идеализирует посконную Русь, мыслит себя вне народа, выбравшего в семнадцатом году социализм. Он пишет, что якобы судьба специально уберегла его от фронта…

В рукописи действительно был такой рассказ: старый военврач услышал, как стоящий перед ним голышом юный призывник пробормотал: «Я не первый воин, не последний…» Сельский парень шпарит наизусть Блока, да еще к месту! Доктор пожалел самородка и послал не в окопы на верную смерть, а в распоряжение коменданта Кремля.

– Выходит, судьба его берегла, а нас, стало быть, нет? – побагровел Борозда. – Он, значит, белая кость, а мы оглодки человеческие?

– Но вы-то, Иван Никитич, тоже живы остались! – заметил Шуваев.

– Я-то жив, а из нашего выпуска всего пять человек уцелело, остальные в танках сгорели.

– Вот видите, выходит, и вас судьба сберегла! – прошелестела Ашукина.

– Выходит, сберегла… – задумался ветеран.

– Нет, товарищи, надо смотреть глубже! – встрял Флагелянский. – Помните, как там дальше у Блока?

– Что-то про родину… – робко вставил я.

– Верно: «долго будет Родина больна…» А чем больна наша Родина, по мнению Ковригина?

– Ну, мало ли чем… – развела руками Ашукина.

– Нет, коллеги, тут все не так просто! Врач комиссии явно из бывших, и он сразу догадался, что имел в виду начитанный призывник.

– А что он имел в виду? – заинтересовался Шуваев.

– А вот что: Родина больна Советской властью.

– Вы так считаете? – удивился секретарь парткома.

– Не я, а Ковригин, – замахал руками критик.

– Да нет же… Блок имел в виду татаро-монгольское иго, – тихо возразила Капитолина.

– Блок – да. А Ковригин имел в виду иго большевиков. Старичок это уловил и порадел будущему антисоветчику, – подытожил Флагелянский.

– Ну, это вы, Леонард Семенович, подзагнули! – совершенно разборчиво произнес Зыбин и нехорошо пристукнул пудовым кулаком по широкой ладони.

– Я вот за что псов цепных не люблю, – выбросив очередной окурок в форточку, молвил Застрехин. – Как зайдется ночью, визжит, захлебывается. Ну, думаешь, воры лезут или медведь в село забрел. Зарядишь ружьишко, выскочишь, а пустобрех кота на яблоню загнал и слюнями давится…

– Это вы к чему? – насупился критик.

– К слову.

– А что-то у нас председатель все отмалчивается? – улыбнулся Шуваев. – Давай-ка, Георгий батькович, изрони золотое слово!

Я похолодел, напрягся, пытаясь сосредоточиться, но обнаружил в голове одну-единственную соблазнительную мыслеформу, и касалась она завтрашнего свидания с Летой. К счастью, в комнату заглянула Арина и доложила:

– Владимир Иванович, звонит вдова Кольского.

– Которая?

– Старшая вроде бы…

– Соедини, – разрешил секретарь парткома.

Он принес соболезнования, потом долго слушал, скорбно кивая и повторяя: «Поможем, как не помочь, обязательно поможем!» Наконец, призвав вдову держаться и жить дальше, он положил трубку и поглядел на меня.

– Умер все-таки! – ахнул танкист. – Когда?

– Позавчера! Егорушка, ты там у себя в газетке про некролог-то не забудь!

– Обижаете, Владимир Иванович, уже заслан, – солидно соврал я, чувствуя между лопаток струйку пота: мы чуть не прошляпили смерть заслуженного литератора.

– Ну, и славно! Слушаем председателя комиссии…

– Для меня большая честь… долг… ответственность… – начал я, совершенно не зная, что скажу.

Тут снова заглянула Арина.

– Владимир Иванович, вдова Кольского.

– Да я ж с ней только что…

– Младшая.

– Извините, товарищи… Соединяй!

Он снова принес соболезнования, потом долго слушал, скорбно кивая и повторяя: «Поможем, как не помочь, обязательно поможем!» Наконец, призвав вдову держаться и жить дальше, опустил трубку на рычажки.

– А где хоронят-то? – спросил Застрехин.

– На Востряковском.

– Ишь ты!

– Вот что, Егор, завтра поднимай комсомол, будете Кольского выносить. Больше некому.

– Есть.

– Но чтобы в пятнадцать ноль-ноль был здесь как штык. Вы, товарищи-трибунальцы, тоже!

– А что у нас в пятнадцать ноль-ноль? – спросил Борозда. – Мне в два часа челюсть в поликлинике примерять будут.

– Отставить челюсть. Завтра в три часа у нас, товарищи, будет здесь Ковригин.

– Как завтра? – возмутился критик. – А сегодня?